Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Ваше Превосходительство! Мне не хотелось бы вести в Хиву карательный отряд, так как тогда народ увидит во мне палача, а я этого не хотел бы. Да кроме того, можно ли теперь говорить и думать об усмирении разбойников, когда сам господин Керенский выпустил на свободу всех разбойников? Если русские разбойники остались после ряда преступлений не наказанными, а получили свободу, то почему же иомуды, добивающиеся своей самостоятельности от Хана Хивинского, на которую они имеют полное право, должны быть поголовно уничтожены? Я никак не пойму психологии Керенского – с одной стороны, дающего полную свободу, а с другой – отнимающего то, что так недавно щедро и хвастливо дал. Если хотите, Ваше Превосходительство, знать мое мнение, как офицера и хивинца, то скажу вам одно: не вмешивайтесь в дела иомудов. Мне достоверно известно, что они хорошо вооружены и смогут встретить и дать отпор теперь какому угодно отряду. Иомуды еще не забыли море крови, пролитой генералом Мадритовым, и скажу вам заранее, что если вы поедете, то ни вы, ни один из ваших солдат уже не возвратится обратно. А самое главное, Верховный едва ли разрешит мне ехать с вами. Давайте-ка лучше, Ваше Превосходительство, начнем усмирять здешних разбойников, чем ехать за тысячи верст в пустыню искать их. Я думаю и верю, что судьба иомудских разбойников зависит от судьбы русских разбойников!

– Спасибо, корнет, за добрый совет, – сказал генерал Потоцкий и прибавил: – Раньше, не будучи знаком с обстановкой, я соглашался ехать, а теперь, узнав, что мне нужно, конечно, отказываюсь. Благодарю вас за откровенность!

– Конечно, конечно! Вот видите, как корнет искренно и хорошо обрисовал обстановку, и я нахожу, что вам нет никакого смысла ехать за несколько тысяч верст воевать с иомудами. Да Бог с ними! – говорил генерал Разгонов. Прощаясь, генерал Потоцкий обратился к генералу Разгонову:

– Уж больно казаки рвутся в Хиву, а на фронт не хотят!

– Мало ли что рвутся – они ничего не понимают, зато вам теперь все ясно! – возразил генерал Разгонов.

«В Хиве и у туркмен уже ничего не осталось для грабежа казакам. Все дочиста было разграблено и сожжено казаками генерала Мадритова», – хотел сказать я, но удержался.

Как я потом узнал, генерал Потоцкий отказался от этой поездки. Этим не кончился маневр.

Через две недели после моей беседы с генералами ко мне пришел старший унтер-офицер из пулеметной команды Айча батыра.

– Ты слышал, Хан Ага, новость? Командир полка получил от Керенского телеграмму, в которой будто бы говорится, что полк должен ехать в Ахал для охраны персидской границы и как будто бы об этом просил Керенского Ахал. Не знаю, правда ли это? Джигиты послали меня узнать у тебя.

Узнав это, я немедленно пригласил к себе поручика Конкова и подпоручика Танг Атар Артыкова, которые подтвердили о получении командиром полка такой телеграммы, добавив, что они боялись сообщить об этом джигитам, чтобы многие из них не ушли из полка…

– Танг Атар, ты сперва позови всех унтер-офицеров к себе под предлогом обычного плова и во время разговора скажи им, что, посылая эту дьявольски хорошо обдуманную телеграмму, Керенский имел в виду этим заставить весь полк разъехаться, оставив Верховного – нашего Уллу бояра – на съедение георгиевцам. Керенский, очевидно, надеется, что весь полк соблазнится этим – уехать в Ахал, нести охрану персидской границы и, ловя контрабандистов, зарабатывать большие деньги, зная, кроме того, что там никаких частей, кроме текинцев, не будет. Скажи им, что неужели же мы свое слово, данное Уллу бояру, совесть и честь туркмен продадим за ограбленное на границе золото? Неужели мы, потомки рыцарей, соблазняясь золотом, предадим в руки ненавистного врага гостя Ахала, обратившегося к нам за защитой? Неужели, наконец, мы допустим, чтобы нас потомство называло предателями? Ты поговори с джигитами четвертого эскадрона, а я, с помощью Всевышнего Аллаха, поговорю через Баба Хана с быховцами! – закончил я.

Выслушав это, полковник Каит Беков, присутствовавший тут же, после ухода офицеров, прижимая меня к себе с влажными глазами, сказал:

– Дорогой мой брат, да не умрет имя твое!

Спустя два дня джигиты изъявили свое согласие остаться на своем посту, а поручик Конков, подпоручик Танг Атар Артыков и я составили телеграмму на имя Керенского и, по одобрению полковника Кюгельгена, отправили ее в Петроград.

Телеграмма была приблизительно следующего содержания:

«Узники прибегли к нашей помощи и мы по нашей вековой традиции обязаны оказать ее им. Мы надеемся, что господин Керенский, как туркестанец, поймет нашу роль и исполнит просьбу, разрешив остаться при генерале Корнилове до конца». Подпись командира полка.

Придя от командира полка, я застал у себя штаб-ротмистра Апрелева, с которым мы составили письмо в Ахал на имя штаб-ротмистра Авезбаева, который, как мы узнали потом, являлся одним из горячо сочувствующих уходу полка в Ахал, рассчитывая впоследствии быть его командиром. Письмо это было передано Айча батыру, который ехал в Ахал. Содержание письма приблизительно было следующее:

«Господин Ротмистр!