Жизнь и смерть генерала Корнилова

Узнав от меня содержание нашей беседы, Великий бояр призадумался. Потом, покачав головой, тихо сказал:

– Ах так, они теперь не хотят вмешиваться в наши дела! Спасибо за откровенность! Для меня интереснее знать эти слова, чем получить их орден.

А я про себя подумал: «Обманутая, преданная, униженная и одинокая моя родина, Великая Русь!!»

Неудавшиеся маневры Керенского

Через два дня после банкета, данного Керенскому в Могилеве, я получил от Сердара письмо, в котором он просил меня как можно скорее приехать в полк, так как есть очень важное дело. Я поспешил в полк. Сердар сидел у себя в комнате с каким-то молодым человеком в штатском платье и в студенческой фуражке. При моем появлении Сердар представил своего собеседника мне, причем, обращаясь ко мне, он произнес по-туркменски

– Познакомься с этим господином. Он желает говорить с джигитами полка.

– Ах, это вы Хан Хаджиев?! Очень приятно познакомиться с вами! Я о вас много слышал! Вы, кажется, из Хивы? – обратился ко мне этот господин на чистом татарско-казанском наречии.

Он очень удивился, когда я ответил ему на его родном языке – я говорю по-туркменски, по-таджикски, по-турецки, по-киргизски, по-узбекски, по-казанско-татарски и кое-что по-персидски. Кстати сказать, знание этих языков мне во многом очень помогло и даже спасло мне жизнь в путешествии от берегов Черного моря через Персию до Бухары и от Бухары до Индии, но об этом потом.

На мой вопрос, зачем понадобилось ему беседовать с джигитами, он ответил:

– Я уполномочен центральным комитетом мусульман для переговоров со всеми братьями-мусульманами, состоящими на военной службе в рядах русской армии. Я хочу сказать своим братьям-мусульманам, что для нас настало время всеобщего объединения. Я желаю вывести их из русских полков для создания исключительно мусульманских военных частей. Война для нас, мусульман, закончилась, и мы не обязаны вмешиваться в чужие для нас русские дела, когда у нас есть свои цели, которые теперь надо осуществить. Вот, например, вы, туркмены, зачем вы находитесь здесь и охраняете каких-то русских генералов, которые, спасаясь сейчас за вашей спиной, вас же, при первом счастливом для них моменте, бросят и спасибо не скажут. Все это потому, что вы не понимаете их. Когда была война, мы обязаны были защищать Россию, а раз она кончилась, то все мы имеем право ехать по домам и заниматься своими делами.

Выслушав его, я обратился к Сердару с просьбой не допускать к этому типу ни одного джигита, прежде чем он не скажет нам, офицерам, все то, что хочет сказать джигитам. Все это я сказал Сердару по-туркменски, чтобы гость нас не понял.

Сердар, не зная татарского языка и не поняв потому ни одного слова из сказанного гостем-татарином, спросил меня:

– Что этот молодой человек тебе отбарабанил?

Я ответил, что он все скоро узнает, так как этот господин повторит все сказанное мне на русском языке.

На мое предложение поговорить по-русски со всеми офицерами полка молодой человек категорически отказался, мотивируя тем, что этот полк состоит из мусульман, а поэтому он хочет говорить исключительно с офицерами-мусульманами и джигитами и только по-татарски. Мне пришлось (с разрешения Сердара) объяснить ему, что, во-первых, ни один джигит не знает татарского языка, а во-вторых, у туркмен существует обычай: сначала должны узнать обо всем старшие для того, чтобы объяснить младшим, а потому ни один джигит без согласия и совета своих старших ничего не сделает, несмотря на то, что сейчас революционное время. После этого офицеры-мусульмане были собраны и попросили пришедшего господина говорить с ними по-русски, так как по-татарски они не понимают. Он им то же сказал, что мне и Сердару.

– Нет, балам, – возразил Сердар, выслушав до конца молодого человека. – Нам об этом сейчас нечего думать. У нас есть своя задача, которую мы должны выполнить. Не правда ли, дети? – обратился он к офицерам и те согласились с ним.

– Разреши задать этому господину только два вопроса, – сказал я Сердару и, получив согласие, обратился к гостю: – Есть ли в России достаточное количество мусульманской интеллигенции для всеобщего объединения и дальнейшего самостоятельного существования, да и честно ли вообще все это начинать теперь, в черные дни России? А затем мы дали слово туркмен охранять генерала Корнилова до конца, нарушив которое мы явимся изменниками, и будет ли нам после этого место среди объединенных мусульман?

– Нет! – прервали меня все, заговорив сразу по-туркменски. – Мы и так уже объединены!

– Этого господина, наверно, прислал Керенский! – крикнул подпоручик Танг Атар Артыков.

Подождав немного, пока все успокоились, я обратился к пришедшему:

– Вот вы мечтаете о всеобщем объединении мусульман, а перед приездом сюда не позаботились узнать о психологии и нравах туркмен.

– Хорошо, что джигиты не слышали того, что он говорил нам. Они бы убили его! – заговорили опять офицеры.

Уничтоженный объединитель, не ожидавший такого оборота дела, встряхивая свою фуражку, проговорил: