Жизнь и смерть генерала Корнилова

Наш полк был выстроен шпалерами от дворца до «Метрополя». Все джигиты с нетерпением ждали своего вождя. Воинственный вид текинцев на нервных, тонконогих жеребцах, то и дело ржавших и нарушавших ночную тишину, и наводивших страх на недругов бояра, бряцание оружия и блеск стальных пик при электрическом свете – все это создавало картину, которую я не в силах описать.

– Смирно! – прозвучал в ночной тишине сильный голос Сердара при появлении бояра.

Встав во весь рост в автомобиле, в котором сидел и генерал Лукомский, Верховный поздоровался с Сердаром и быстро опустился на свое место. Автомобиль помчался по направлению к гостинице среди живой аллеи из текинцев. Жители, спрятавшись в свои дома, как кроты из нор следили за происходившим, не понимая цели ночного парада. Приехав в «Метрополь» и поздоровавшись с часовыми туркменами, поставленными мною заранее, Верховный поднялся на второй этаж.

– Куда же прикажете? – обратился он к коменданту Квашнину-Самарину, который и проводил Верховного к выбранной нами комнате.

– О, как хорошо здесь! Скажите, пожалуйста, даже кровать есть! А кто же за все это будет платить, Хан? – спрашивал меня Верховный, входя в свою комнату.

Раздеваясь, Верховный попросил меня дать ему стакан воды. Подавая Верховному воду, я увидел полковника Голицына с туго набитым портфелем из черной кожи. Верховный, прощаясь с ним, говорил:

– Успокойте Таисию Владимировну, передав, что все пока благополучно, и не забудьте также сказать, что Хан со мной.

– Ну, дорогой Хан, будь здоров. Сперва Господь Бог, а потом ты – следи за своим отцом! Поручаю его тебе, а тебя Господу Богу! – говорил Голицын перед своим отъездом.

На рассвете Голицын незаметно исчез, боясь быть арестованным и не желая, чтобы документы Верховного попали в чужие руки. Он уехал куда-то на три-четыре дня.

Вместе с Верховным в «Метрополе» находились генералы: Лукомский, Романовский, Ванновский, Кисляков; полковники: Плющевский-Плющик, Пронин, Сидорин, Шайтанов, Каит Беков, Новосильцев; капитаны: Роженко, Брагин, Ряснянский, есаул И.А. Родионов и др.

Узники поместились по два-три человека в каждой комнате, двери которых никем не запирались, так что узники свободно сообщались между собою. Частым гостем Верховного был генерал Лукомский, который, проходя к Верховному, подолгу оставался, проводя время в беседах. Обед, завтрак и ужин для узников брались из общей офицерской столовой. Чай или кофе, пока их приносили, остывали, так что приходилось подогревать. Порядок охраны был таков. От наружной двери до верхнего этажа по лестнице цепочкой мной были размещены джигиты. На верхнем этаже в кухне было помещено десять человек. У парадной двери гостиницы парные часовые и под окном Верховного в нижнем этаже на всякий случай на ночь ставили двух джигитов, из боязни, чтобы кто-нибудь не поднялся при помощи аркана к Верховному. Остальные джигиты были размещены в нижнем этаже.

В первую ночь никто не спал. Настало утро. Не успели первые лучи осеннего солнца осветить «Метрополь», как перед ним собралась толпа солдат, указывая пальцами и подбородками на окна заключенных.

– А где самый мятежник-то помещается? Слышь, товарищ?! – спрашивали друг друга солдаты.

– Говорят, что сам главарь сидит вон в той комнате. Вон, видишь, как он важно разгуливает по комнате-то! – указывал другой пальцем по направлению комнаты Верховного.

– Ишь ты, тоже хотел быть царем! Мало было тебе быть генералом, да раскатывать на автомобиле! А таперича сиди, голубчик, здесь. Не особенно тебе сладко здесь после дворца-то! – говорили, смеясь, товарищи.

– Он ведь хотел быть царем, а потом нашего брата, этак, опять на позицию! Ах вы, такие-сякие! Всех бы вас прикончить. А этих сволочей еще тут кормят! – послышался чей-то голос.

– Неужели, товагищи, еще будем воевать? – задал вопрос какой-то еврейчик из толпы злобно настроенному солдату.

– Какая там война! А если и будет, то надо всю эту сволочь вперед пустить, которые только и сидели что в тылах, да в штабах, отрастив пузо, да чаек попивали, посылая нашего брата с голыми руками на немецкие пулеметы!

– Что вы говогите, товагищ! Дайте Когнилову выйти отсюда, и он опять начнет бить немцев, посылая нас в окопы. Ведь он наш Сувогов! – разжигал сердца черни тот же самый еврейчик.

Все это я слышал, стоя в толпе, против окна Верховного. Видя и слыша это, я пришел к заключению, что жителям Могилева за ночь стало известно, где и как были размещены заключенные, благодаря болтливости служанок-евреек «Метрополя». И у меня промелькнула мысль – удалить всю прислугу гостиницы и заменить их туркменами.

Простояв немного в толпе солдат, я направился в гостиницу, чтобы спросить разрешения у Верховного осуществить свою мысль относительно замены прислуги. Не успел я переступить порога комнаты Верховного, как он обратился ко мне, указывая на окно:

– Посмотрите, Хан, что сделали «они» в такой короткий срок!