Жизнь и смерть генерала Корнилова

– Насколько я успел привыкнуть к Хану, настолько верю и предсказаниям его. Давайте проверим его, Ваше Превосходительство, и лошадь отдадим в Текинский полк, и пусть пока она находится там. Дай Господи, чтобы слова нашего Хана сбылись и мы могли бы вас видеть на ней опять! – поддержал меня полковник Голицын.

– Да, да, я также согласен с Ханом. Я верю ему. Ведь правда – Иншалла! Все будет хорошо! – сказал Алексей Феодорович Аладьин, оборачиваясь ко мне («Иншалла!» – Если захочет Аллах! Выражение это Аладьин слышал от меня).

Верховный согласился, и его лошадь была отдана в полк. Кстати, замечу, что эту лошадь поднес Корниловский ударный полк своему шефу. Она была худа, слепа на один глаз и хромала на заднюю правую.

Спустя несколько времени по городу распространился новый слух, переданный мне на этот раз туркменами, что генерал Корнилов сложил оружие и его хотят арестовать. Я был поражен, что народ обо всех событиях в городе узнавал раньше нас, близких к Верховному.

Меня удивляло, почему местом Ставки был выбран Могилев, где 90 % населения состояло из людей, не любящих Россию, и, конечно, потому и немцам легко было через них узнавать наши секретные распоряжения. А ведь все это стоило жизни сотням тысяч людей!

31 августа парные часовые от георгиевцев покинули Ставку, так как с приездом генерала Алексеева весь гарнизон Могилева перешел в его ведение. По уходе георгиевцев мною тотчас же были поставлены парные часовые из туркмен.

Та часть Ставки, где жил Верховный, в буквальном смысле слова опустела. Не было того оживления, как раньше, не было также и приемов как иностранцев, так и своих. Кругом стояла зловещая тишина, изредка нарушаемая покашливанием часовых-туркмен, несших по моему личному приказанию свою службу, как и прежде.

Черный день

1 сентября 1917 года.

На другой день после приезда генерала Алексеева все приближенные к Верховному лица были генералом Алексеевым арестованы и началось дознание, которое производила верховная следственная комиссия, прибывшая из Петрограда.

Полковник Голицын, Аладьин, Долинский, Юрик и я сидели в столовой, разговаривая. Юрик как ребенок, не понимая того тяжелого положения, в котором находились мы, то и дело, шаля, прерывал нашу беседу. Верховный, по обыкновению, был в кабинете и сидел над картой. Вдруг из приемной комнаты послышался голос командира нашего полка полковника Кюгельгена:

– Здравствуйте, господа!

Приход полковника без доклада сначала удивил нас всех, но, вспомнив, что сейчас нет ни дежурного офицера, ни дневальных, которые ушли вчера, мы успокоились. Я подошел к нему. Поздоровавшись со мной, полковник Кюгельген спросил меня, можно ли ему видеть Верховного, так как он приехал получить от него предписание о том, что Текинский полк с этого дня входит в ведение генерала Алексеева.

– Я имею от генерала Корнилова устное извещение, но желаю получить его распоряжение по этому поводу еще и в письменной форме. Вы же, корнет, собирайте своих людей и сейчас же отправляйтесь в полк! – закончил полковник.

Выслушав полковника Кюгельгена, я обратился к нему с просьбой разрешить мне остаться с моими джигитами около Верховного и продолжать свою службу по-прежнему, мотивируя свою просьбу тем, что возле него сейчас нет никого, кроме полковника Голицына, Аладьина и Долинского, а в такие тяжелые дни никто не имеет нравственного права оставить его одного. На это полковник Кюгельген мне возразил, что такого разрешения, без согласия генерала Алексеева, которому он подчинен, дать мне не может.

– Ваша миссия окончена! Сегодня же со своими людьми присоединяйтесь к полку! – сказал он, повернув меня лицом к кабинету и слегка подталкивая в спину тремя пальцами.

Войдя в кабинет, я доложил Верховному о желании полковника Кюгельгена видеть его.

– А! Командир полка? Пусть войдет! – приказал Верховный.

Получив от Верховного, что нужно, полковник Кюгельген, выйдя из кабинета, опять приказал мне поспешить в полк.

– Никак нет, господин полковник! Я в полк не пойду до тех пор, пока дело Верховного не выяснится.

– Что такое! Неповиновение начальству? Вы что же, батенька мой, хотите под суд? Собирайте людей и поспешите в полк! – приказал он уходя.

– Искренно благодарю вас, Хан! Я этого и ждал от вас, – сказал Верховный, стоя у порога кабинета. – Я вам всегда верил и был расположен к вам как к своему сыну.

Оказывается, весь наш разговор с Кюгельгеном он слышал, ибо дверь кабинета была приоткрыта. Голицын и Аладьин также поблагодарили меня, причем Голицын сказал мне:

– Кюгельген ничего тебе сделать не может, если, конечно, твои джигиты пожелают остаться с тобой.

– Своих джигитов я знаю. Они так же верят в правоту дела Верховного, как и я. Но я думаю, что мне не мешает съездить в полк и узнать мнение Сердара и его офицеров-мусульман. Если они согласятся, то я никакого суда не боюсь, и пусть тогда Верховный попросит генерала Алексеева, чтобы тот оставил нас при нем. Доложи об этом Верховному и попроси разрешение мне ехать в полк, – сказал я Голицыну.