Апраксин удивленно поднял густые брови, выказывая скорее недоумение, нежели радость. По своей близости к Бестужеву, он претендовал на больший вес в делах, нежели следовало по чину и сроку службы; в вопросах чисто военных встречал, как правило, резкую отповедь — но при заключении мира, почитая генерал-поручика за доверенное лицо канцлера, с ним следовало до некоторой степени считаться. Более того. Черт бы с ним, с канцлером… Последнее письмо государыни пронизано теми же мыслями: мол, хватит испытывать благосклонность Фортуны, пора пожать плоды воинских трудов. Это еще до Яломицы писано! Как по сей императорской эпистоле, так и по иным известиям из Санкт-Петербурга походит на то, что хитроумный министр, в мое отсутствие, склонил-таки государыню к вмешательству в европейскую катавасию на стороне Венского двора. Такой поворот нельзя не учитывать. Надобно изобразить хотя бы показное согласие с позицией канцлера, готовой воплотиться в высочайшую волю. Подчиняться ли ей всецело? Посмотрим. Испытать, насколько османы склонны к резонабельному миру — в самом деле не помешает; но в случае их ослиного упрямства продолжение войны исключать тоже не стоит. Главное, чтобы неприятели дали мне претекст оправдать сие перед царицей. Еще месяц армию можно держать в поле; ежели конец осени будет теплым — так даже полтора или два. До Варны чуть более ста верст, Шумла и Рущук еще ближе… Правда, и укреплены основательнее. Наилучшим выбором все же будет поход на Варну. Разумеется, после укрощения буджакцев. Тут генерал-поручик дело говорит.
Внимательно оглядев притихшее собрание, я продолжал:
— Однако самым настоятельным образом прошу всех присутствующих держать это мое мнение в глубокой тайне. Более того, нижайше прошу, господа, объявить подчиненным о подготовке армии к скорому походу… Куда? Секрет! Пусть строят догадки, воображая в мечтах все, что угодно, хоть бы и сам Константинополь! Особенно важно, чтоб сие дошло — по возможности, из многих уст и в разных версиях — до тех молдавских и валашских вельмож, кои в недавнее время к нам пристали. Что некоторые из них обо всем, происходящем в нашей главной квартире, сообщают своим господарям, бежавшим к султану, а те передают османам, никакого сомнения нет.
— Может, сих шпионов арестовать? — Спросил кто-то.
— Нет. Лучше использовать. К тому же, почти невозможно разделить: кто шпион, кто просто болтун, а кто и вовсе не при чем. А сажать под караул всех подряд значило бы вызвать враждебность в княжествах. Больше пользы, если употребить чужих лазутчиков для сеяния паники в стане врага. Чтобы турки сим донесениям поверили, их надо подтвердить движением войск.
— Пехоте нужен отдых! — Апраксин проникся вдруг неожиданною заботой о солдатах.
— Знаю, генерал. А полкам, бывшим при Яломице на правом фланге — еще и пополнение, без этого от них толку не будет. Дам вам и время, и людей, только отдых сей не затягивайте. Подготовку к походу приказываю вести действительную; за ней воспоследуют демонстративные действия в направлении Варны согласно твоему, Василий Яковлевич, плану. Но прежде присоедини к драгунскому корпусу казаков и калмыков, да прогони с Бабадага буджацких татар. Лучше бы, конечно, с ними добром поладить. Силу показать, потом договориться. Коли выйдет направить во Фракию — считай, горсть муравьев султану за пазуху всыпал! Грабить они и там не перестанут. Делать надо все, чтоб осман обеспокоить, и ничего — для умиротворения.
— А Малая Валахия и Сербия?
— Вот здесь наших валахов и пустим в работу. Пожалуй, даже немножко денег дам на распыл. Хочу, чтобы султану каждый день докладывали: Шайтан-паша возбуждает христиан к бунту, не сегодня-завтра вся Румелия поднимется… Надо посеять страх в Диване.
— Ну, а вдруг кто примет за чистую монету и впрямь забунтует?
— Нам переселенцы пригодятся: нижний Днепр после чумы обезлюдел. Хоть весь народ здешний приму. Но в большой бунт не верю. И сербы под Белградом, и греки в Морее — готовы лучше жить под султанскою властью, нежели под австрийской или венецианской. У турок порядка в государстве мало. Подати собирать по-европейски не умеют. Наедут — ограбят, нет — живи, да не попадайся! В благоустроенных государствах иначе. Каждого оберут до нитки, нигде не спрячешься! А мужику — что? Ему вольность, из диких нравов проистекающая, дороже европейской цивилизации!
ПОНУЖДЕНИЕ К МИРУ
После череды тяжких конфузий, понесенных от русских и от персиян, Порте Оттоманской грозила всеконечная гибель. Сия держава уподобилась могучему вепрю, коего злые волки повалили наземь и жрут заживо сразу с двух сторон. Со своей, волчьей, стороны скажу без всякого стесненья: это было восхитительно вкусно! Жаль, до сердца чудища не удалось добраться.