Жизнь Гогена

Гоген больше не мог работать. Он написал еще несколько картин: большое полотно с обнаженной фигурой у ручья по мотивам маорийской мифологии «Луна и Земля» («Хина Тефату»)[142], пейзажи с идолом в центре, портрет Техуры с веером, символизирующим древнюю таитянскую знать, великолепный этюд со спины женской фигуры, локтями и коленями упершейся в песок пляжа, — «Одинокая» («Отахи»), — и отложил кисть. За время своего пребывания на Таити он написал шестьдесят шесть картин, не считая «нескольких ультрадикарских скульптур». Он устал, теперь он только «наблюдал, размышлял и делал заметки», записывая кое-какие воспоминания о днях, проведенных среди благоухающей таитянской природы — «Ноа Ноа», и занося в тетрадь, которую он стал вести для своей дочери Алины, мысли, рассуждения, «разрозненные, бессвязные заметки, похожие на сны, на жизнь, слагающуюся из отдельных кусочков[143]. На Маркизские острова ему поехать не удастся — тем хуже. Придется вернуться во Францию приводить в порядок свои дела. Монфред сообщил ему о смерти Альбера Орье. Молодой критик, еще в прошлом году снова писавший о Гогене в статье «Символисты», которая появилась в апреле в «Ревю энсиклопедик», в октябре скоропостижно скончался от брюшного тифа в возрасте двадцати семи лет. «Право, нам не везет. Сначала Ван Гог (Тео), потом Орье, единственный критик, который хорошо нас понимал и в один прекрасный день был бы нам очень полезен». Все шло из рук вон плохо. Уже два месяца Гоген не видел другой пищи, кроме плодов хлебного дерева и воды. Он не мог позволить себе даже чашки чая — у него не было денег на сахар. Решено, по возвращении он бросит живопись и будет хлопотать о месте преподавателя рисунка в лицеях. «Это обеспечит нам кусок хлеба на старости лет, дорогая Метте, и мы заживем счастливо вместе с нашими детьми, не зная больше тревоги о будущем».

Гоген попросил Серюзье взять на себя хлопоты о его возвращении. Но неуверенный в том, увенчаются ли эти хлопоты успехом, он попытался найти на Таити кого-нибудь, кто ссудил бы ему денег на дорогу под залог нескольких картин. В марте он наконец нашел такого человека. Первого мая из Папеэте в Нумеа отходил сторожевой корабль «Дюранс». Гоген решил, «чего бы это ни стоило», отплыть на этом судне.

В это время в Париже друзья художника тоже не сидели сложа руки. По просьбе Серюзье критик Роже Маркс и жена художника Рансона из группы Наби предприняли кое-какие шаги. 25 февраля Министерство внутренних дел согласилось взять на себя расходы по репатриации «художника, оказавшегося в бедственном положении».

С другой стороны, Шуффенекер, несмотря на свою ссору с Гогеном и дружескую преданность и сострадание, какие он питал к его жене, написал Метте письмо, выговаривая ей, что она не сделала «великодушного жеста» по отношению к мужу и не послала ему части вырученных ею денег. В апреле Гоген был удивлен и обрадован, получив от жены семьсот франков. «Получи я их месяцем или двумя раньше, я поехал бы на Маркизы, чтобы завершить свою работу — самую интересную из всех! — воскликнул он. — Но я устал… Я поставил крест на Маркизах и в ближайшее время явлюсь в Париж».

А вскоре в Папеэте пришло уведомление о его репатриации.

* * *

Корабль удалялся от берега — Гоген смотрел в бинокль на плачущую на пристани Техуру. Потом Папеэте скрылся из глаз. Остров Таити исчезал вдали. Художник уже забыл все свои разочарования и горести. «Прощай, Таити, гостеприимная, прекрасная земля, родина свободы и красоты! Я расстаюсь с тобой, став на два года старше и помолодев на двадцать лет». Ноа Ноа. Райский остров скрылся за горизонтом.

II. Яванка Аннах

Для наблюдателя человеческой души самое волнующее в каждой личности — это то, каким способом она обманывает самое себя.

Монтерлан

Когда 1 сентября Гоген возвратился в Париж, город был еще погружен в летнюю дремоту. Монфред отдыхал в Лозере, Серюзье в Юэльгоа, в Бретани, Шуффенекер в Дьеппе. Тихое, печальное возвращение — как оно было непохоже на его отъезд на острова два года назад!