Жизнь

Параллельно всему этому мы с Анитой подсели на героин. Просто нюхали его уже год или два вместе с чистым кокаином. Спидбол. Был в те времена – на первых порах Госздравоохранения[156] – такой дикий, но прекрасный закон, по которому, если ты торчок, нужно было зарегистрироваться у своего врача, и тогда ты попадал на учет государства как героиновый наркоман и тебе выдавали таблетки чистого героина с пузырьком дистиллированной воды, чтобы разводить и вкалывать. И уж конечно, при таком раскладе любой торчок официально назовет вдвое больше, чем ему нужно. Плюс одновременно, нужно тебе или нет, ты получал эквивалент в кокаине. Они планировали, что эффект кокса будет перебивать эффект опия и, чем черт не шутит, сделает из торчков полезных членов общества – с той мыслью, что, если ты только героинишь, ты ложишься, медитируешь, читаешь всякое, а потом ходишь под себя и воняешь. Но, конечно, кокаин этот торчки начали сбывать налево. Удваивали свои реальные потребности в героине, так что половина запаса оставалась на продажу, плюс весь кокаин. Разводка просто сказочная! И только когда эту программу прикрыли – вот тогда в Соединенном Королевстве начались проблемы с наркотиками. Но пока что торчки тихо охуевали. Мы хотим чего помедленней, поспокойнее вообще-то. А нам дают это чистое бодрилово. Все торчки оплачивали себе жилье с этой кокаиновой выручки. Кокаин сам по себе их интересовал очень редко, и если его заначивали, то самую малость – так, изредка освежить мозги. Тогда как раз я впервые кокаин и распробовал – чистый May & Baker[157], прямо из баночки. На ней было написано “чистые пушистые кристаллы” – прямо на этикетке, печатными буквами![158] А ниже череп с костями, то есть яд. Шикарная двусмысленность. На том этапе у меня все и замутилось – с Тони-Испанцем, с Робертом Фрейзером, – с того все и началось. Потому что было удобно – с их связями в торчковом обществе. И если я до сих пор живой, то, видимо, благодаря тому, что мы насколько возможно имели дело исключительно с реальной штукой, качественной. Короче, на кокаин я запал только из-за того, что это был чистый аптечный продукт – взрыв мозга. Когда я подружился с препаратами, любая дурь вообще была чистая, как слеза. Тебе не нужно было волноваться, с чем ее намешали, не нужно было гробить себя всем этим уличным дерьмом. Но иногда, рано или поздно, ты неизбежно опускался до самого отстоя – как раз когда дурь уже крепко держала тебя за шиворот. С Грэмом Парсонсом мы, было дело, опускались по-черному. До оскребков с мексиканских сандалий. Но вообще-то при моем первом знакомстве с наркотиками кругом был один высший сорт.

В общем, немудрено, что в конце концов все завели себе своих личных торчков. Стив и Пенни – была такая пара зарегистрированных наркоманов. Я тогда, кажется, шастал по Лондону с Тони-Испанцем, когда мы у них заправлялись. Жили они в убогой подвальной квартирке в Килберне. И месяца через два, как мы стали к ним захаживать, они говорят: “Вот бы вырваться отсюда. Пожить бы где-нибудь за городом”. Я говорю: “А у меня как раз коттедж пустует”. Короче, мы с Анитой поселили их в коттедже напротив “Редлендса”, где в то время я постоянно обитал. И раз в неделю повелось: “Стив!” – до Чичестера, там заскочить на минутку в бутсовскую аптеку[159], потом обратно домой – и у меня на руках половина его дозы белого. Стив с Пенни были очень милые, скромные, непритязательные ребята. Не какое-нибудь отребье. Стив был такой аскет с виду, с небольшой бородкой. И философ – постоянно читал Достоевского и Ницше. Крупный высокий худой парень с рыжими волосами, усами и очками на носу. Посмотреть – просто какой-то профессор, мать его, хотя пахло от него не по-профессорски. Продолжалось это, наверное, где-то с год. Такая была пара – милые, спокойные: “Может, чайку поставить?” Ни капли от того, что представляешь, когда слышишь слово “торчок”. Все очень культурно. Иногда захожу в коттедж и говорю, потому что они оба ширялись в вену: “Пенни, Стив живой еще?” “Думаю, что да, родной. Но ты все равно пока налей себе чаю, а потом мы его разбудим”. Благовоспитанность невероятная. На каждого стереотипного торчка могу назвать десяток, которые живут совершенно налаженной жизнью – банкиры и все такое прочее.

Это была золотая эпоха. По крайней мере до 1973–1974-го все было совершенно законно. После этого дело накрыли медным тазом и перевели торчков на метадон, который хуже или уж точно не лучше. Синтетика, в общем. В один прекрасный день они проснулись и начали получать только половину рецепта чистым героином, остальное – метадоном. Из-за чего скоро добыча превратилась в чуть более конкурентное предприятие – началась эра круглосуточной аптеки на Пикадилли. Лично я парковался там за углом. Но у входа всегда уже толклась очередь – люди поджидали своих личных торчков, чтобы сразу забрать долю. Система просто уже не могла поставлять дурь в тех же объемах, не справлялась с ненасытным спросом. Мы воспитывали нацию торчков!