Жизнь

Одна из первых вещей, которая встала между мной и Анитой, была эта поебень с “Представлением”. Кэммелл хотел мне подгадить, потому что когда-то Анита была его, еще до Деборы Диксон. Ему явно доставляла удовольствие идея испортить наши отношения. Это же была намеренная подлянка – Мик и Анита, играющие любовников. Что там что-то неладно, я чуял без всяких слов. Я знал Муш, Мишель Бретон, третью участницу сцены в ванной, – я уж не совсем тогда выпал из кадра, – которой платили за парное “представление” с ее бойфрендом. Анита рассказывала, что Мишель приходилось вкалывать валиум перед каждым дублем. Так что, по сути, он собирался снимать третьесортное порно. Хотя сюжет у него в “Представлении” был хороший. Ему повезло с единственным интересным кино в его жизни только из-за тех, кто там еще участвовал: Ник Рег, который был оператором, и Джеймс Фокс, которого он по-всякому выводил из себя. В обычной жизни Фокс имел породистый выговор, а тут не мог перестать выражаться как гангстер из Бермондси что на площадке, что в жизни до тех пор, пока его не спасли Навигаторы – христианская секта, которая завладела его вниманием на следующие два десятилетия.

Доналду Кэммеллу манипуляции были интереснее, чем собственно режиссура. Он возбуждался от наблюдения за предательством близких людей, и как раз это ему хотелось устроить с помощью “Представления”, насколько хватит изобретательности. Он снял только четыре фильма, и три из них кончаются одинаково: главный персонаж либо получает пулю, либо сам стреляет в кого-то очень ему близкого. Вечный соглядатай. Майкл Линдсей-Хогг, режиссер ранних выпусков “На старт, внимание, марш!”[150] и потом роллинговского “Рок-н-ролльного цирка”[151], рассказывал, что, когда он снимал “Пусть будет так”, битловскую лебединую песню на крыше[152], он посмотрел на еще одну крышу по соседству, и там торчал Доналд Кэммелл. Как всегда, рядом с чужой смертью. Последним фильмом, который сделал Кэммелл, была видеопостановка в реальной жизни того, как он стреляется, – снова последняя сцена из “Представления”, многоминутная, тщательно обставленная. Очень близким человеком в данном случае была его жена, которая оставалась в соседней комнате.

Я как-то потом встретил Кэммелла в Лос-Анджелесе и сказал: знаешь, Доналд, не помню ни одного человека, которому хоть раз было бы легко и весело с тобой рядом, и я сильно сомневаюсь, что ты тоже сам с собой когда-нибудь веселился. Тебе некуда больше идти, никого нет. Самое лучшее для тебя – выйти из игры по-джентльменски. И случилось это как минимум за два-три года до того, как он наконец себя порешил.

Я сто лет не знал ничего точно про Мика и Аниту, но я чувствовал. В основном по Мику, который не подавал и виду, но я как раз потому и чувствовал. Моя женщина возвращается поздно ночью, жалуется на то, что творилось на площадке, на Доналда, то, се, пятое-десятое. Но в то же время я знаю свою женщину, поэтому в редких случаях, когда она не возвращалась ночью, я кое-куда уходил и навещал другую подружку.

Я никогда ничего не ждал от Аниты. В смысле, ну правда, я же сам ее у Брайана увел. И что теперь? Получила ты Мика, и где ж тебе нравится: там или здесь? Жизнь вообще в то время была как в Пейтон-плейс[153]: жены-подруги тасовались постоянно, то к тому, то к этому, так что… ну да, приспичило тебе, и ты с ним переспала, о'кей. А чего ты еще ждал? У тебя такая женщина, Анита Палленберг, и ты ждал, что мужики перестанут на нее западать? Слухи просачивались, и я думал: если у нее с Миком дойдет до постели, то всех ему благ – его с ней хватит максимум на раз. А мне приходится с этим жить. Анита – та еще штучка. Уж наверное, он от нее натерпелся!

Я вообще-то не особенно ревнивый. Я знал, что у Аниты было до меня и что еще раньше – про Марио Шифрано, который был известный художник. И еще про другого парня, арт-дилера из Нью-Йорка. Я не рассчитывал, что накину на нее поводок. Наверное, эта история отодвинула нас с Миком друг от друга больше, чем все остальное, хотя в основном со стороны Мика, не с моей. И наверное, навсегда.