Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Так следил за мной Вик, наверное, чаще, чем я могла вообразить. В своих мешковатых костюмах, скрежеща челюстями за тонкими губами.

Мы с Элис сели друг напротив друга в одной из кабинок колеса. Когда оно начало двигаться, сталь лязгнула с угрожающим звуком.

– Я скучаю по тебе, – сказала Элис, но это прозвучало неискренне.

– Элинор скоро уедет.

– Хорошо.

Мне надо было знать, почему это так задевает мою подругу, почему я недостаточна сама по себе, даже с этой прилипалой у меня на загривке. Разве не славно мы с Элис поладили? Разве она не понимает, что наши узы глубже, чем только-только завязавшаяся дружба?

– Она намного моложе, чем я ожидала, и сложена, как цирковой силач.

– Элинор – маленькая девочка, – возразила я.

– Джоан, тебе нет необходимости о ней заботиться. Скажи ей, что собираешься куда-то уехать. Скажи, что собираешься повидать родителей.

– Она в курсе, что у меня их нет, – проговорила я, думая, как это странно, что Элинор знает мою тайну, а Элис – нет.

– Да ради бога! Вы вдвоем сидите и разговариваете ночи напролет! Тебе не кажется, что это зашибись как странно?

– Отец Элинор только что покончил с собой, – сказала я. – А мать убита горем. У нее был брат с синдромом Дауна.

– Ты мне этого не говорила, – сбавила напор Элис.

– Я думала, что говорила… да какая разница?

– Очень большая. Просто очень большая.

– Почему?

– В смысле – почему? Вот интересно, Вик был согласен иметь ребенка-дауна?

– Не думаю.

– Жена это от него скрыла?

– Мэри знала, что шанс – один из трех, и да, она это от него скрыла.

– Дай я кое о чем тебя спрошу. Ты можешь себе представить, каково это было для девочки, расти как единственный ребенок, которого может любить отец? У меня есть троюродный брат с дауном. В Маремме. Там лучше. Католики больше заботятся о душе и меньше заморачиваются на том, как человеку следует выглядеть. Я не религиозна, ты знаешь, но если оба родителя готовы любить, какую бы форму ни принял объект любви, тогда хорошо. Тогда ты идешь с дитем в магазин, и тебе трижды насрать, кто там как на него смотрит. Но если это человек типа твоего Вика, движущийся по социальной лестнице вверх, более умный, чем семья, в которой он вырос, чем жена, на которой он женился слишком рано, мужик со вкусом на женщин вроде тебя, можешь себе представить, какую ярость он ощущал? А теперь эта его дочка знает, что ты была причиной, по которой ее отец перестал ложиться костьми для своей семьи. Он встретил тебя и стал еще более чужим. Иисусе Христе, дело же не только в том, что папаша этой девчонки изменял и теперь ей хочется убить шлюху, которая трахалась с ее папочкой. Дело в том, что она хочет убить шлюху, из-за которой ее семья выглядит как куча мусора. Это не твоя вина, Джоан, но все еще хуже, чем я думала. Не могу поверить, что ты не рассказала мне о мальчике. Эта девчонка никогда от тебя не отцепится.

Я сказала, что все гораздо хуже. Сказала, что мальчик умер, и поведала Элис, как это случилось. Она смотрела на меня так, будто это я убила ребенка.

– Почти все они, Джоан. Чьи-то чужие мужчины!

– Да пошла ты!

– Это странно.

– Ты меня не понимаешь.

– Ты – гребаное ходячее клише! Нечего здесь больше понимать.

Я почувствовала, как обвисают мои щеки, как приоткрывается рот. Подруга почти не смотрела на меня, потому что знала, какую сильную причиняет боль.

Элис сказала, что ей пора домой, и я попыталась ответить, что возьму такси, но на самом деле мне хотелось быть рядом с ней даже ценой своего достоинства. Я думала об Элинор у меня дома. Она будет ждать меня со своими крабьими клешнями, точно так, как делал ее папаша.

Мы с Элис помирились – вроде как. Она извинилась. На обратном пути по Каньону сказала, что подумывает поехать в йога-ритрит в какое-то место под странным названием Пернатая Трубка. Что ей необходимо убраться из Лос-Анджелеса. Август в этом городе даром никому не нужен, сказала Элис, словно меня в нем тоже не будет. Несколькими неделями раньше мы, возможно, поехали бы вместе. Только собравшись выйти из машины, я спросила, где находится этот ритрит.

Элис взяла с грязной консоли свои большие солнцезащитные очки в оправе «кошачий глаз» и надела их. Улыбнулась – я никогда не забуду как.

– В Монтане, – ответила она. Потом подмигнула и отъехала раньше, чем я успела захлопнуть дверцу.

Убийство становится чем-то не таким уж запредельным. Когда повидаешь столько всего, сколько повидала я, некоторые ужасные вещи становятся осуществимыми.

Глава 27