Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Он поднялся и вышел за дверь бара. Вик отсутствовал минут десять. В это время я мрачно потягивала свой напиток и проверяла все возможные соцсети в поисках новой информации о каникулах Бескрайнего Неба. Его жена написала в «Фейсбуке» – Он дома! – и смайлик с поцелуйчиком, смайлик с шампанским и еще один, ванну с пеной. Интересно, будут ли они сегодня трахаться, гадала я. Я понятия не имела, как часто это случалось. Биг-Скай никогда не рассказывал о своей жене. Так же как и Вик редко говорил о своей. Жены изменников жили в отдельных комнатках с белыми лосьонами в толстостенных банках и мягким освещением.

Когда Вик снова вошел в бар, никаких явных признаков потрясения на его лице не было. Но все же он как-то изменился. Я не придала этому особого значения. Часто после пары порций спиртного в моем присутствии Вик начинал кукситься. Этот мужчина тратил за день столько энергии, пытаясь убедить меня, что желает мне только самого лучшего – даже если самым лучшим для меня был не он, – что по вечерам источник его доброй воли пересыхал, а виски, который он пил, превращал его в гоблина.

И когда Вик вернулся с улицы, то просто выглядел так, словно на него опять накатила хандра. Когда он сел, его локти глубоко вошли в подушки темно-синих коленей.

– Ты была с папой в тот вечер? – спросила Элинор.

Я ответила не сразу, и она взвела курок пистолета. Я не могла в это поверить. Девушка гневно повторила вопрос.

– Да, – сказала я. – Мы выпили по коктейлю, и он проводил меня домой.

– Ты помнишь, как папа взял трубку на звонок?

Я кивнула.

– Я набрала ему, чтобы сказать, что мама пыталась покончить с собой. Я звонила из больницы в Ангилье, похожей на мотель-развалюху, и ни на ком не было перчаток, и Робби орал, на чем свет стоит, «мама умерла, мама умерла», и бил себя, и бился головой о стены снова и снова, и мне было так страшно, и я хочу знать, мой отец говорил со мной по телефону до или после того, как провожал тебя домой?

Элинор плакала, и ее белое лицо неровно, пятнами покраснело. Я задумалась, что сказать. Я почти всегда лгала. Делало ли это меня плохим человеком? Я не знала.

– Отвечай на вопрос, – велела девушка, держа дрожащими руками пистолет. – Если ты мне солжешь, я, мать твою, буду убивать тебя медленно, клянусь!

– Он проводил меня домой, – прошептала я, – после того как узнал, что твоя мама пыталась убить себя.

Глава 19

Отец вернулся в Поконо на следующий день. В моих воспоминаниях это был самый солнечный из дней. Родители спросили, не хочу ли я, чтобы меня подвезли к бассейну. Потом до меня дошло, что им просто нужно было поговорить, но в тот момент, помню, я подумала, что они собираются заняться любовью. Секс определял отношения между родителями, по крайней мере в моем представлении.

Я не могла поверить, что они готовы оставить меня у бассейна без надзора. Эта перспектива привела меня в радостное волнение, но при этом уязвила. Мать изгнала меня из своей постели предыдущей ночью. А теперь еще и это. Именно тогда оно забрезжило во мне – то неуютное ощущение, что жизнь моих родителей не вращается вокруг меня. Я росла, считая себя центром их мира. Даже когда мать орала на меня или запирала дверь своей спальни, она делала это потому, что я обладала даром приводить ее в ярость. Это делалось потому, что мама любила меня. Кто-то скажет, что момент, когда я узнала это – в возрасте десяти лет – был идеальным. Достаточно большая, чтобы много лет жить в уютном солипсизме, достаточно маленькая, чтобы изменить свое взаимодействие с миром. Стать осторожной.

Я пошла в свою комнату и надела черный раздельный купальник с бабочками всех цветов радуги. Нанесла на губы кокосовый блеск и с топотом вышла из спальни, обутая в «кэндис» из кожи и дерева на маленьком каблучке-рюмочке. Я сказала: «Хочу на „Вершину мира“».

Отец покорился и отвез меня в этот богатый бассейн. Богатый! Можно подумать. Наверное, меня манил тамошний тики-бар. Всю жизнь меня очаровывали атрибуты южных морей. Я искала заведения с ярко освещенными иглобрюхами в аквариумах, с высоченными искусственными пальмами, со стенами из грубого камня и шлюпками, капающими нарисованной водой с расписных потолков. И все началось с того тики-бара на «Вершине мира».

В машине папа был сам на себя не похож. И все же мой отец всегда оставался моим отцом в том отношении, в котором моя мать не всегда оставалась моей матерью. Случались часы, даже целые дни, когда она была отдельным от меня индивидуумом. Наверное, в основном из-за этого – а не из-за события, разрушившего мою жизнь под утро следующего дня, – я думала, что всегда буду больше любить отца.

– Ты не должна выходить за территорию бассейна, поняла?

– Да, папочка. А что, если я захочу перекусить?

– Я даю тебе пять долларов. Можешь купить что-нибудь и поесть на территории бассейна.