Живой пример

Хеллер дочитал до этого места и, видимо, был уже близок к концу — так заключила Рита Зюссфельд, заметив, что он остановил указательный палец на рукописи строк за пять до окончания текста, стало быть, до сих пор; но в эту минуту он и его коллеги оборачиваются к двери, которую кто-то открывает хоть осторожно, но все же не бесшумно; на пороге появляется Майк Митчнер. Он кажется смущенным, на нем облегающие замшевые штаны и розовая рубашка с оборочками, которая выглядывает из подбитой мехом куртки; кончик пальца он сунул в рот, словно обжегшись, ко всему он еще разыгрывает легкий испуг; представ в таком виде, он просит извинения за то, что помешал.

— Найдхард, — удивленно произносит Хеллер и приветствует своего бывшего ученика, а тот пытается оправдать свое вторжение: он ждал снаружи, звонил, звал, но никого не дозвался, тогда пустился на поиски сам.

— Позвольте мне наконец представить: мой бывший ученик Найдхард Цох, более известный, наверно, под именем Майка Митчнера. С позволения сказать, кумир всех несогласных. А это госпожа доктор Зюссфельд.

— Очень рад.

— Директора Пундта ты уже знаешь.

— Да, мы познакомились после моего выступления.

— Как видишь, Найдхард, у нас самый разгар работы. Мы составляем замечательную хрестоматию. Я не могу сейчас ехать с тобой.

— Ничего, — говорит певец, — я подожду в холле и почитаю пока газету объединения немецких отелей, всю жизнь мечтал.

— Но у нас это может затянуться.

— Ничего, там лежит целая стопка газет.

Вдруг он подходит к Пундту и кладет на стол перед ним конверт.

— Мы с вами говорили о Харальде, помните?

— Да, — ошеломленно отвечает Пундт, — разумеется.

— Вот здесь несколько писем, которые прислал мне Харальд — в разное время. Мне кажется, что последнее для вас особенно интересно, оно, видимо, было написано незадолго до того, как это случилось с Харальдом, может, это вообще его последнее письмо.

От неожиданности Пундт встает, он хочет что-то сказать, поднимает руку, как будто вместе с ней поднимутся на поверхность нужные слова, может быть, и не такие уж значительные, но все же под стать самому жесту; но прежде чем он успевает что-то произнести, Найдхардом завладевает его бывший учитель и под руку отводит к дверям, откуда певец просит при случае вернуть ему письма и, пританцовывая, выходит из конференц- зала.

— Майк Митчнер, — раздельно говорит Хеллер и, подмигнув Рите Зюссфельд, добавляет: — Если мы, паче чаяния, не найдем ничего подходящего о Люси Беербаум, можно будет подумать о нем. Весьма прославленный крикун и повелитель целой общины восторженных юнцов.

— Вы дочитаете ваш текст? Последние фразы? — спрашивает Рита Зюссфельд.

Хеллер отрицательно качает головой, нет, он не будет дочитывать, при чтении вслух он заметил, что это нанизывание фактов не вызывает у него той взволнованности, которую он ощутил, когда читал про себя в первый раз, кроме того, надо признать, что самые эти факты представляются ему искусственно выхваченными из связи событий: застывшие мгновенья, способные, быть может, выпукло подать результат, но их недостаточно, чтобы показать, как этот результат получился. А ведь все дело как раз в этом: установить те элементы, факторы, влияния, которые предопределили результат. Он хочет взять свое первое предложение обратно. Пока что. Он принесет другие материалы. А вообще он просит взвесить, справедливо ли это будет по отношению к Люси Беербаум, если они наспех сойдутся на одном отрывке, не рассмотрев ее биографию полностью? Хотя бы для начала?

— Разве это не первое и не самое малое, что мы обязаны сделать? — вопрошает он Пундта и себя самого. — Разве мы не обязаны ей хотя бы этим?

Но Хеллеру не надо тратить столько слов на обоснование своих сомнений, после первого же его вопроса старый педагог утвердительно кивает головой.

13

Такого клаксона Янпетер Хеллер еще никогда не слышал: сначала он кашляет, будто прочищает горло, затем издает мелодичнейший протяжный звук, какой мог бы сделать честь певчему дрозду, и переходит в густое, настойчивое мычание. Поставив машину на большой стоянке среди высотных домов, Майк Митчнер два раза нажимает на этот клаксон и, как всегда, радуется при виде испуганных, обалдевших прохожих, которые готовы поклясться, что слышали мычание коровы, и теперь хотят на нее поглядеть. Майк машет кому-то наверху, на двенадцатом этаже; в отличие от Хеллера он увидел мелькнувшее в окне лицо, сигнал услышан, его появление заметили. Пойдемте, господин Хеллер. Они идут через опустевшую детскую площадку, мимо деревьев, закрепленных тугими якорными канатами, мимо бронзовых скульптур «Ребенок, катящий обруч», «Мальчик с гусями», омываемых холодным дождем вперемешку со снегом; направляются к главному входу, пробиваясь сквозь стену ветра, минуя освещенные витрины — галантерея, обувь, гастрономия. Вот мы и пришли, осторожно, дверь стеклянная.