Живой пример

Теперь Пундту нужно глотнуть водки — двойную порцию, если можно, — а затем он признает, что их спор и различия во взглядах припоминает, к сожалению, весьма смутно, весьма, к сожалению, приблизительно, но он рад, что его ученики до сих пор находятся под влиянием тех проблем, которые он перед ними ставил, или тех мыслей, которые он пытался им привить. Да, он и сейчас еще считает, что, действуя последовательно, мы действуем наверняка, и в конце концов последовательность приносит победу, потому что она вынуждает нас до предела использовать все наши возможности, все без исключения.

В этом месте Миша Крёгер нашла наконец удобный случай для упрека.

— Ты никогда ничего мне об этом не рассказывал, — обращается она к ученику Эккелькампу.

Но тот спокойно отвечает:

— Когда ты повзрослеешь, Миша, то со временем все узнаешь. Речь идет о том, должен ли маленький горностай, как повелось, с неотвратимой последовательностью умереть, посадив два — три пятна на свой хорошенький мех, или может действовать непоследовательно и жить дальше с этими пятнами. Ты, надеюсь, видишь разницу?

— Дай-ка мне лучше кренделек, — говорит Миша, умиротворяюще махнув в сторону соседнего стола: попозже, да подождите же.

Пундт глотнул водки, залпом осушил кружку пива и сразу же глотнул еще водки — вот это хорошо! — и вдруг спросил:

— Вы давно здесь бываете, в этом ресторане?

— Уже полтора года, — отвечает Эккелькамп, — почти ежедневно, а вас, наверно, удивляет название, но все, что бывало с Берти, Берти — это хозяин, все значительное, случалось четвертого августа: родился, женился, провалился на экзамене, и даже тетушка, оставившая ему наследство, умерла четвертого августа. Вот откуда название.

— Но тогда вы наверняка знаете многих, кто сюда приходит?

— Многих знаю, еще бы.

— Знали и Харальда?

— Да, я знал и Харальда. Я часто встречал здесь вашего сына, его любимое место было вон там, под вентилятором, там, господин Пундт, мы, случалось, и о вас говорили. Знаете, как мы вас называли?

— Да, — отвечает Пундт. — Дорожным указателем. А встречались вы с ним где-либо вне этого ресторана?

— Он же учился на педагогическом, у нас было мало точек соприкосновения, — говорит Эккелькамп и внезапно удивляется: — Почему же он так поступил, почему?

Пундт молча смотрит куда-то вдаль, поверх столиков, взгляд его застыл; нет, он не задумался над ответом, скорее он сам напряженно ждет, что ему, да, ему, который так долго и безрезультатно всех расспрашивал, теперь на конец ответят, Эккелькамп или кто-нибудь другой из сидящих в зале. Своим застывшим взглядом, в котором читается упорное стремление получить ответ, Пундт, между прочим, вновь подтверждает правоту художника Бекмана, еще в давние времена отразившего в его портрете ту пытливую беспощадность, с какой он вынуждает собеседника открыто заявить о своих убеждениях.

Слышит ли Пундт, что рассказывает ему Эккелькамп через столик? Доходят ли до Пундта его слова?

Эккелькамп рассказывает, где он в последний раз видел Харальда за две — три недели до того, как это случилось, следовательно, за две-три недели до экзамена. Они встретились на Рыбном рынке в Санкт — Паули, ранним воскресным утром.

— Вы там бывали? Там продают не только всякие и разные дары моря, но все, что, как полагают продающие, имеет какую-то ценность.

Вот на этом-то Рыбном рынке стояли в то раннее утро Харальд и Лилли, у повозки, с которой празднично разодетый человек занимательной скороговоркой предлагал угрей. Потом они все вместе отправились вдоль рядов каких-то ошеломляющих товаров — в то утро предлагалось на удивление много бывших в употреблении водопроводных кранов — они искали старомодную птичью клетку, ее хотела Лилли.

— Уж такая она, эта Лилли: ей иной раз страстно хочется чего-нибудь, но стоит ей получить желаемое, как она тут же забывает, что хотела этого. Мы не купили клетки, а купили морскую свинку, Лилли уже давно хотелось свинку, и Харальд нес ее в коробке, а позже кормил в пивной, где мы завтракали. Нет, я не заметил, чтобы Харальд изменился. Потом мы сидели в пивной, критикуя никуда не годный порядок проведения экзаменов, и я хорошо помню, что у него нашлись веские доводы за то, чтобы в реформе этого порядка принимали участие и те, кто до сих пор не экзаменовался, именно они. Уходя, он потихоньку подарил морскую свинку ребятишкам — брату и сестре. «Лилли ничего не заметит, — шепнул он мне, — она не только не вспомнит, что хотела морскую свинку, но и то, что получила ее». Это была наша последняя встреча, на Рыбном рынке, в воскресное утро, Харальд вел себя как обычно: нетерпеливый слушатель, великий прожектер.

Валентин Пундт задвигался, опустил плечи, сложил руки, повернулся лицом к своему бывшему ученику. Слушать все это ему не легко, они же не просто поговорят и разойдутся, нет. Пундт понимает, что какую-то горькую пилюлю ему придется проглотить. Так что же случилось с Харальдом?

— А вы, господин Пундт, хоть раз с Лилли Флигге разговаривали?

— Нет, и впервые слышу это имя.