Живой пример

— О наших гостях, — говорит хозяин, — мы справок не даем, принципиально не даем.

Но тогда Пундт по крайней мере хотел бы знать, не помнит ли хозяин такого гостя: среднего роста, сероглазый, сильно вьющиеся волосы, по имени Харальд Пундт.

— Подобное описание, — говорит хозяин, — подходит примерно к двадцати процентам моих гостей.

— Но имя?

— Именами я себя решительно не обременяю, — выдерживая все ту же дистанцию, отвечает хозяин.

— Спасибо, большое спасибо.

Пундт возвращается к столику, кельнерша приносит ему заказанный суп и желает приятного аппетита, под испытующими взглядами хозяина Пундт начинает есть, сунув по привычке за воротник бумажную салфетку. Какого подвоха ждут они от него? Может, хозяин думает, что он перемешивает суп в поисках осколков стекла, насекомых, протухшего мяса? Сквозняк… Откуда здесь сквозняк?

Пундт поднимает глаза к двери, там юная пара, смеясь, пробивается сквозь портьеру, они запутались в ней, крутятся и, наконец, освобождают друг друга, после чего входят, приветливо кивая налево и направо, в зал; оба в американских шинелях, и парень и девчонка, в ее черные крысиные хвостики вплетены желтые ленты, а в веселом чириканье слышны металлические нотки, точно торопливо лязгают парикмахерские ножницы. Они облокотились о стойку, здороваются с хозяином, тряхнув ему руку; а теперь оборачиваются и выискивают себе место.

— Не директор ли это Пундт? Да ведь это директор Пундт! Вы ли это, господин директор? — Парень тянет девицу к столику Пундта. — Каким ветром вас сюда за несло?

— Здравствуйте, господин Эккелькамп, — говорит Пундт и поднимается, сжимая в руке смятую салфетку.

— Вот так неожиданная встреча.

— А я видел вас на днях, — бормочет Пундт, — издали, на музыкальном вечере.

Директор Пундт. Ученик Эккелькамп.

— А ну, подойди-ка, Миша, дай лапку моему старому учителю, директору Пундту. Разрешите представить: директор Пундт, Миша Крёгер, моя… моя… мой маленький горностай. Вы разрешите нам сесть за ваш столик? Берти, три кружки пива из бочки!

Они сидят точно в кольце молчания, среди безмолвного взаимопонимания, в которое посвящен и хозяин, но ученик Эккелькамп пытается побороть неловкость.

— Вот так приятная неожиданность!

Нечаянная встреча; тут слова на первых порах застревают в горле, взрыв радости влечет за собой несоразмерное множество восклицательных знаков, тут уж, набравшись мужества, не страшатся повторений и судорожно ищут подходящего начала для беседы.

— Нет, я в Гамбурге не по личному делу. У нас здесь совещание, мы составляем хрестоматию.

— А я изучал историю искусств, прослушал даже два семестра, но теперь мы перекочевали на другой факультет, Миша и я, на экономический.

— Вы, Эккелькамп, и экономика?

— Единственное, чем в нынешнее время есть еще смысл заниматься.

— А что говорит по этому поводу ваш отец?

— Он узнает об этом, когда я кончу. Но нет, надо же, директор Пундт здесь, в этом погребке, все-таки ваш нюх привел вас именно туда, где подают лучший в городе суп-гуляш.

Нечаянная встреча; мало-помалу эффект неожиданности стирается, начинаешь неторопливо прогуливаться по общему прошлому, выволакиваешь наружу из того, что осталось в памяти, кое-какие истории.

— А Гунтрам, наш радиолюбитель, помните его? Он изучает историю. А Клаус, прозванный Фурункулом, взял да пошел в бундесвер. А Хебби, вы ведь помните, он всегда под столом вырезал что-то из журналов, будет зубным врачом.

Кельнерша приносит пиво, они пьют за встречу. И все ниже и ниже спускаются по спирали воспоминаний, все меньше остается каких-то общих событий, теперь уже вот-вот придется вызвать из прошлого личные дела и взаимоотношения, те, что навсегда сохраняются в памяти.

— Помните, господин Пундт, наш с вами ожесточенный спор? Речь шла о последовательности поведения. Вы предложили нам написать сочинение на тему «Последовательное и непоследовательное поведение». Хотел бы я знать, что вы теперь об этом думаете, после стольких лет.

Пундт, погрузившись в размышления, точно перерывает свою память.

— Мы с вами, если помните, сцепились потому, что я, к вашему неудовольствию, не только защищал непоследовательность, но и назвал ее единственно возможной формой самоутверждения. Вы здорово разъярились и заявили, что сказавший А должен сказать Б. Мне пришлось читать мое сочинение перед классом, а вы попытались разложить каждое его положение по полочкам и даже внушить классу отвращение, представив непоследовательность как поведение колеблющихся и ловких приспособленцев. Припоминаете? Нам следует, сказали вы, не боясь ошибок и не сворачивая с намеченного пути, доводить до конца свои замыслы, ибо нашими величайшими союзниками всегда были упорство и настойчивость. Вам даже пришло на ум выражение «величие настойчивости». У меня такое ощущение, словно все это случилось вчера. Должен вам сказать, господин Пундт, до сих пор все события моей жизни подтверждали мои взгляды. А что подтвердил ваш жизненный опыт?