Жил-был коть…

Весной 1965 года семья моей мамы переехала на новую квартиру. Три комнаты, водопровод, газовая плита, отопление. С соседями делили только лестничную клетку. Жили по привычке дружно, как в коммуналке. Не хватало бесконечных палисадников и цветов на клумбах. А деревья на Владимирской росли с такими густыми кронами, что можно было всегда без зонтика добежать домой, когда начинался дождь. Новый дом располагался в промзоне, и до центра шел трамвай.

Мама закончила школу, но провалила экзамены в институт и пошла работать на киевский завод "Квант". Со школьными друзьями быстро потеряла связь. В их выпускном классе было тринадцать медалистов, которые поступили в институты, а один умный еврей – даже в МФТИ имени Баумана. Остальные растворились в быстро строящейся и растущей столице Советской Украины.

Замуж мама вышла по советским меркам поздно. Через год молодые собрались отдыхать в Крым. Уехали вдвоем, а вернулись, как говорится, "втроем". Мама забеременела мной. Новоиспеченной теще зять не нравился, в какой-то момент она была даже против свадьбы. И беременность дочери ненадолго примирила два поколения на Гарматной-стрит.

Истёк 1974 год. В ведро с песком, как обычно, поставили живую ёлку. Дождик, огоньки, флажки и, конечно, старые послевоенные игрушки. Каждый свой уже осознанный новый год я вглядывалась в этих помутневших снеговичков, клоунов, балерин и даже в кукурузные початки, и пыталась прочитать историю своей семьи, своей страны.

Ждали выступления Брежнева. Но так случилось, что его эстафету аж до 1979 года перенял телеведущий Игорь Кириллов. Генсек болел. С экрана на всех бодро смотрел человек, которому доверили зачитывать слова лидера советского народа.

Куранты на Спасской башне пробили двенадцать. Мама чокнулась со всеми бокалом с компотом и ушла спать. В эту ночь ей снились кошмары, будто она теряет ребенка.

Наступил 1975 год. В мире напряженная политическая обстановка. Началась война во Вьетнаме. Колонии Великобритании и Франции обрели независимость. Лаос и Камбоджа стали на путь социализма. В Советском Союзе в 1975 году на телеэкранах появилась интеллектуальная игра "Что? Где? Когда?" и детский киножурнал "Ералаш". Наш космический корабль состыковался с американским. Получился знаменитый Союз-Аполлон. Лев Лещенко исполнил песню "День Победы". На прилавках магазинов начали пропадать шоколадные конфеты.

Март месяц в 1975 году выдался аномально жарким. Маму увезли рожать в больницу в центре Киева, где принимали жен партийных работников. Или простых смертных, но по договоренности и за деньги. Как потом иронично заметил мой папа: "Рожали тебя по блату". В чем состоял блат, я так и не поняла.

Как только увезли маму, у бабушки потемнело в глазах. Она быстро собрала дорожную сумку и исчезла неизвестно куда.

Вечером дедушка позвал на партию в преферанс наших соседей по лестничной клетке Льва Зямовича и его сына Сашку. Вчетвером с моим папой они расписывали пулю и пили за здоровье моей мамы и еще не рожденного младенца.

У мамы началось кровотечение. Поскольку ее роды были по знакомству, добрые волхвы в белых халатах предложили ей два варианта:

– Или мы сейчас вас быстренько прокесарим, или достанем ребенка по частям.

– Боже мой! – Кричала от ужаса и боли мама. – Да режьте уже меня, дайте ребенку жизнь!

Утром папа позвонил из телефона-автомата в больницу и узнал, что мама родила дочь.

Через две недели в дом вернулась бабушка. С гусем. В смысле, с тушкой гуся. Родственникам сказала, что ездила в Житомир по профсоюзной путевке. А на следующий день нас с мамой привезли из роддома. Бабушка долго плевалась по углам, чтобы не сглазить это поганое и чахлое дитё. У меня торчали в разные стороны черные волосы и топорщились длинные ногти на курьих пальчиках. В те времена младенцев упаковывали в пеленки, как будто в гипс закатывали. Ноги – прямо, руки – по швам. На голове чепчик с завязками.

Еще через несколько дней моя бабушка застала маму в слезах. Она молча показала ей на мое тельце, усыпанное язвами. Я кричала от боли и температуры. Оказалось, что в образцово-показательном роддоме для партийных работников мне занесли стафилококк.

Через месяц скитаний по больницам маму с умирающим младенцем выпустили домой. Кто-то из сердобольных медсестер вложил маме в карман кофты бумажку.

– Это адрес бабки. Вам здесь никто не поможет.

Молоко у мамы давно пропало. Вскармливали меня с молочной кухни. Мама уехала к народной целительнице, когда я перестала есть. Бабка усмехнулась и сказала:

– Гарнотобипороблено.

Она выкатала маме яйцо, почерневшее от порчи. Затем дала ей травы, рассказала, как их заваривать, когда их мне давать и что говорить при этом.

– Выживэ твоя дивчинка. Вона сильна. Вирышь?

– Верую! – Произнесла мама.

"Верую…"– Шептала она, обтирая мои язвы отваром.

"Верую…"– Тихонько напевала она, смешивая травы с молоком, чтобы накормить меня.

Так прошел мой первый год.

Глава третья