Жил-был коть…

Напротивнас шаурмичная "Хадж Баккри". Люди сидят плотным кольцом вокруг башни с часами, ждут, когда начнется экскурсия. Эту башню воздвиг один очень богатый еврей потому, что ему надоело отвечать другим, более бедным горожанам, который час. Поскольку мобильный телефон в этой старой истории не вариант, то получится вполне себе еврейский рациональный подход к градостроительству.

Машины тянутся в метре от каменного выступа, где сижу я. Мне улыбаются водители, я улыбаюсь им ответ. Я думаю, что я особенная, но нет. Все отгорожены от мира телефонами, а я – нет. Я открыта миру и солнцу. Возле меня остановилась машина, мужчина за рулем посмотрел на меня из открытого окна и подмигнул.

– Шалом шабат! – Сказал он.

– Шалом! – Эхом повторила я.

На его руке я заметила странную татуировку, выглядывающую из-под рукава.

"Я бы с тобой затусила", – подумала я.

Не знаю, почему, но мне вспомнились мои бабушка и дедушка – самые добрые, самые лучшие на свете. Их бесконечные фразы на идише…

И вот мы собираемся с бабулей на улицу. Зима. На голове у меня косынка, сверху шапка. Кофта фланелевая, свитер шерстяной, колготки, рейтузы и пуховые носки. На ногах – валашки.Бабушка уже одета, ей невыносимо жарко. Я кручусь на месте. Она шепчет:

– Наказание Господне, цурес, а не ребенок!

И застегивает на мне шубку из овчины.

Наш двор кажется мне целой страной. Под домом тщательно прочищен снег аж до асфальта и посыпано песочком. Это для бабушки. Слева мальчишки играют в хоккей. Ворота – ящики из-под молока. Их запросто можно вынести с заднего двора гастронома. Металла в стране много, и ящики никто не считает. Напротив нашего подъезда – горка. Бабушка не любит, когда я катаюсь с нее. Во-первых, она боится, что я покалечусь. Во-вторых, санки, как ни крути, надо тащить обратно на пятый этаж. В хрущовских домах лифты не предполагались. Поэтому мне приходится довольствоваться лопаткой. С этим орудием пролетариата я скачу по сугробам, прорываю тоннели и строю ледяную избушку, как в русской сказке про зайку и лису. Через час бабушка начинает подмерзать, и мы идем с ней в гастроном. Это была обязательная, но не любимая мною часть прогулки. С детства я презирала очереди. В те годы мы еще не доросли до супермаркетов, поэтому даже за хлебушком – и то надо было постоять. Я хорошо помню, что меня хватало только на один отдел. А их в гастрономе было шесть: хлеб, мясо, молоко, кондитерский, бакалея, хозяйственный. Мы с бабулей заходили в магазин, становились в конец очереди в хлебном отделе, брали с полок батон и пол-украинского хлеба, иногда мне бублик с маком. Человеческий конвейер подтягивался к кассе, за которой, как на троне, восседала толстая тетка с золотыми зубами.

– Дзынь! – говорила касса, и мелочь небрежно прыгала по ящичкам.

С широко открытыми детскими глазами я смотрела на это действо. Мне исполнилось тогда четыре года, и я думала, что все деньги продавцы забирают себе.

Бабушка целыми днями хлопотала по хозяйству, и я была по сути предоставлена сама себе. Мама приходила вечером усталая, и у нее не оставалось сил на меня. Иногда папа рассказывал мне на ночь сказку "Гуси-лебеди". Я ее очень любила. Один раз я заплакала, когда мама пришла с работы.

– Со мной никто не играет, – размазывала я слезы по лицу.

Мама достала коробку пластилина, и мы целый вечер просидели вдвоем, разговаривали и лепили снеговичков, котиков и цыплят. После этого я ощутила такое вселенское счастье, что заснула с улыбкой.

Больше всего на свете мне нравились два праздника. День Октябрьской революции и Новый год. Ну, со вторым праздником все было ясно. Ёлка, дед Мороз и подарки. А еще мандарины и конфеты с ликером фабрики имени Карла Маркса. А вот День Октябрьской революции непременно окрашивался в моем сознании яркими демонстрациями с красными флагами и счастливыми лицами. Когда у нас появился цветной телевизор, я смогла увидеть всё, и даже красное пальто ведущей. Я сидела и ощущала всем своим детским естеством, как классно отмечать праздники с общей идеей. В сорок лет я купила себе красное пальто. Бывает…

У бабушки день рождения как раз припадал на 4 ноября, поэтому в нашей слободке его всегда совмещали с "Днем 7 ноября – красным днем календаря". В гости в честь праздников к нам приходила чета Ронделей – друзья бабули и дедули. Тетя Муся с тяжелыми перстнями и таким же подбородком и ее тощий муж дядя Мунэк (в смысле Миша). С самого утра бабушка готовила на кухне. Я сидела возле нее под батареей и играла обшитой кроличьей шкуркой кошкой "Муйкой". Скоро я научилась выговаривать букву "Р" и почему-то переименовала блохастое создание в Барсика. Бабушка обливалась потом, но упорно не открывала форточку, чтобы не застудить ребенка. Пахло фаршированной рыбой, буряком, холодцом и шпротами. Каждые пятнадцать минут дедушка посещал кухню с инспекцией. Естественно, для видимости. В гостиной он наливал себе из бара рюмашку водки, а к нам с бабулей заходил закусить. К тому времени, как градус набирал обороты, бабушка начинала сердиться.