Женитьба Кевонгов

Пларгун помахал рукой и, оттолкнувшись, быстро скатился вниз по другую сторону перевала. Уже далеко внизу обернулся: маленькая фигурка старика стояла неподвижно на перевале…

Пларгун шел широким шагом. Кругом было много лисьих следов. Мелкие стежки горностая испещрили сугробы. Кусты кедрового стланика высунули из-под снега игольчатые лапы, в которых держали кедровые шишки — корм для всякой таежной дичи, начиная от мышей и кедровок, кончая медведем и лисой…

Пларгун и сам не заметил, как у него наладилось ритмичное дыхание, как размеренно и широко ступают окрепшие ноги. Он шел шагом дальней дороги…

Южно-Сахалинск — Москва. 1964–1965 гг.

ПОВЕСТИ

ИЗГИН

Что-то родное находил Изгин в тупоносых, битых временем и невзгодами лодках. Опрокинутые, с выцветшими потрепанными бортами, они сиротливо лежали на берегу залива как раз напротив его дома, напоминая выброшенных на берег камбал с раскрытыми в неслышном хрипе ртами: «Воды».

Когда-то дом Изгина стоял в центре поселка, а поселок тянулся двумя рядами вдоль прибрежных дюн. Изгин радовался, его дом расположен удобно — вправо и влево до крайних домов расстояние одинаковое. Это большое преимущество, особенно в зимние буранные вечера. Недельные бураны — самое скучное в жизни нивхов-непосед: ни на рыбалку выйти, ни на охоту. Чем же заняться мужчине? Вот и ходит Изгин в гости к соседям. Под нудное завывание бурана неторопливо пьет чай, расспросит о последних новостях, поговорит о каком-нибудь событии. Вокруг много происходит событий. Тут нужно не спеша и обстоятельно обдумать их, узнать мнение людей, когда же это делать, как не в буранные вечера! Сегодня был у соседа справа, завтра — у соседа слева. Все рядом, удобно. Попробуй-ка в буран пройти по поселку. Прибьет к какому-нибудь сугробу, утонешь в нем. А то и заблудишься вовсе. Вот и ходят жители крайних домов друг к другу ежедневно, потому что сидеть дома несколько дней подряд без дела невыносимая тоска. И не остается ничего, как каждый день добираться до соседнего крыльца, скользить по заснеженным ступенькам, громко ругать погоду, звучно кашлять, сообщая о своем приходе, и усердно топать ногами, стряхивая с торбасов налипший комками снег. Нивх терпелив. Он не выкажет своего недовольства. Примет гостя по обычаю: подаст трубку и расшитый узором кисет, затопит печь. Угостит. Займет разговором. Если же беседа затянется допоздна, постелит оленью шкуру — зачем выходить в буран? Авось к утру уймется.

А когда возвратишься с весенней охоты во льдах с огромным сивучом, сало которого толщиной в пять пальцев! Какие бы муки он претерпел, перетаскивая сало и мясо к себе, если бы его дом стоял вдали от берега. А он — его старый, добрый дом — стоит прямо над прибрежным обрывом. Удобно он стоит.

Правда, в последние годы Изгину не приходилось таскать столь огромную добычу… Но можно выйти теплым днем на нагретую солнцем дюну, посидеть на ней, зарыв в крупный горячий песок голые узловатые от ревматизма ноги… Удобно стоит дом.

Изгин — опытный охотник и рыбак. Некоторые поселковые насмешники говорят, что он отжил свое и теперь годен разве только в сторожа. Но Изгин не слушал их — он был охотником, сейчас охотник и умрет охотником.

Сколько исходил Изгин за свою долгую жизнь! На восточном побережье Сахалина нет урочища, где бы в погоне за удачей не побывал Изгин. Нет здесь ни одного залива, ни одной речки, где бы не рыбачил Изгин. Пусть кто-нибудь из этих «остряков» попытается посоревноваться с ним в знании залива, его мысков, бухточек, рек. Они и названия-то не все знают. Ведь не случайно в прошлое лето профессор из Москвы, такой же старый, как Изгин, когда записывал названия всех, даже малюсеньких, уже забытых многими речушек, бугров, мысов, бывших стойбищ, взял себе в помощники именно его. Хитрый старик: сам хорошо знает нивхский язык, а все равно просил разобрать, из каких слов состоит то или иное название.

Профессор приезжал вместе с нивхским поэтом — сыном сказительницы Тайгук. Поэт — частый гость Чайво, а профессор здесь впервые. Рассказывал, что хочет лучше изучить нивхские названия, обычаи — пишет книгу, что ли?

Как-то в тихий, на редкость солнечный день Изгин и профессор сидели на пологой ветхой дюне.

Изгин всунул босые ноги в нагретый песок и, не торопясь, вспоминал подзабытые названия, профессор не спеша записывал их.

Изгин смотрел на чистую страницу толстой тетради. Карандаш профессора коснулся ее, оставил маленький след. Вот карандаш медленно зашагал поперек листа, и за ним осталась цепочка следов. Но вот он помчался бойко, и цепочка за цепочкой, как волны на заливе, легли его следы.

В стороне послышался разговор. Кто-то говорил глухим голосом. Из-за бугра появился Латун — бригадир молодых рыбаков. На нем был черный пиджак и светлые брюки.

Ишь, выфрантился. Видно, сегодня рыбаки отдыхают, подумал Изгин. С ним — поэт, который сочиняет складные тылгуры — легенды. Это даже не тылгуры, стихи называются.