Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)

Так они проворчали всю ночь, и оба встали сердитые, хмурые.

А после завтрака, как только Бакыев вышел на улицу, ему встретилась старая бабка, мать бригадира-хлопковода, и спросила:

— Что слышно, Бакы? Как в степи? Доехали наши?

— Не знаю. Должно быть, доехали, — задумчиво ответил Бакыев и пошёл на ферму.

И весь этот день, с кем бы он ни встречался, все его только и спрашивали: «Что слышно? Доехали наши?» У всех одна печаль, одна забота.

Сначала он отвечал спокойно, так же как и старой бабке, а потом уж так его доняли, что он только отмахивался и с раздражением говорил:

— Да я-то откуда знаю? Вот приедут, тогда и узнаете.

Перед заходом солнца он обошёл хлев, конюшни, осмотрел всё, разругал конюхов за то, что они плохо убирают навоз в стойлах, и направился домой.

Снег крутился в полосах света, отбрасываемых окнами домов.

Бакыев еле брёл. Он устал за день, и ему мучительно хотелось спать.

Возле правления он встретил агронома.

— Ну как, Бакы-ага, спина всё чешется? — насмешливо спросил агроном.

— Тебе-то что? Если и чешется, так не твоя, а моя, — с раздражением ответил Бакыев и прошёл мимо.

— Да ты не сердись, чудак! — крикнул ему вслед агроном. — Уж и пошутить нельзя… Не знаешь, доехали наши?

Бакыев не оглянулся и ничего не ответил, только ускорил шаги.

Домой он пришёл злой, снял шапку, халат, бросил на диван и сел на пол, на кошму, ужинать.

Сонагюль-эдже поставила перед ним пиалу, чайник и заботливо спросила:

— Что слышно? Доехали наши?

— Фу ты! — уже в ярости закричал Бакыев, стукнув чайником по кошме. — Тебе мало того, что другие весь день меня донимают? Кого не встретишь — все! «Доехали? Доехали?» И ты тоже. Сговорились, что ли? Дурацкий вопрос! Всё с меня спрашивают! Я-то откуда знаю? Хоть из дому не выходи!..

— Ну, пусть будет так, как будто я и не спрашивала, — успокаивала его добрая Сонагюль-эдже, вполне понимавшая положение мужа. — Не сердись, сиди себе и пей чай, а я сейчас обед принесу.

И ушла подогревать обед.

Вернувшись, она покачала головой, увидев, что муж уже спит.

В это время пришёл с работы сын-тракторист и, стряхнув с себя снег, сказала:

— Мама, есть хочу!

— Тише, тише! — замахала руками Сонагюль-эдже. — Видишь, заснул, и пусть спит! Две ночи не спал.

И на цыпочках пошла за одеялом, чтобы накрыть мужа. Предосторожность была напрасной. Бакыев так спал, что у него под самым ухом можно было палить из пушки, и это его не потревожило бы.

Сонагюль-эдже накормила сына, постелила ему постель, убрала посуду, потушила огонь и легла спать.

Когда в полночь запели петухи, она проснулась и увидела в окне свет фар. Тут же подбежала к мужу ж стала трясти за плечо:

— Вставай, вставай! Едут!..

Бакыев открыл глаза, сел и, ничего не понимая, спросил:

— Что такое? Что случилось?

— Да из степи машины едут!

— Да что ты говоришь!.. Машины?.. Ах, ты!

Бакыев вскочил, надел халат, папаху и выбежал на улицу. Как раз мимо его дома проезжала последняя машина. Он кинулся к ней с криком:

— Стой!

Машина остановилась. Шофёр приоткрыл кабину.

— Сары, это ты? Ну как, отвезли?

— Да, хорошо, вовремя доставили, И верблюды ночью пришли. Ещё день-другой, пропали бы наши овцы.

Бакыев вздохнул с облегчением.

Подросток-шофёр хмуро смотрел из своей кабины на стоявшего в снегу заведующего фермой.

— Молодцы! А я-то за вас беспокоился! Ночь не спал, честное слово! Все меня спрашивают: доехали или нет? А я знаю?..

Бакыев с виноватым видом разводил руками, И этот безусый парнишка Сары наставительно сказал ему с высоты своего сидения:

— Ну ещё бы! Только знаешь, Бакы-ага, раньше надо было беспокоиться. Ты слыхал пословицу: «У того зимой котёл не закипит, у кого летом котелок не сварит»? — И Сары выразительно похлопал себя по макушке.

Бакыев хотел рассердиться, — мол, яйца курицу не учат, — но передумал. Он только усмехнулся и сказал этому юнцу:

— Ну вот, и ты уже меня учишь! Ладно, езжай отдыхай!

Перевод Б.Шатилова

Сейитнияз Атаев Рыжий из Ашхабада

Игра складывалась на редкость упорная. Мы болели, конечно, за свой ашхабадский «Копет-Даг». По стадиону то и дело прокатывался мощный гул, приправленный пронзительным свистом. Вдруг ка трибунах всё замерло. Один из игроков, подхватив мяч, ринулся вперёд, он оставил далеко позади замешкавшуюся защиту противника и оказался лицом к лицу с вратарём. Вратарь, не овладев собою, ласточкой кинулся ему в ноги. А тот хладнокровно остановил мяч передними шипами бутсы, будто шутя, качнул плечами и сильно послал мяч под штангу.

Что тут было! Каждый как мог выражал свой восторг. Кидали вверх шапки, стучали ногами, хлопали в ладоши. И в этой суматохе сквозь шум и крик до моего слуха донеслось что-то давно знакомое, но полузабытое. Я невольно оглянулся.

Невдалеке, чуть позади меня, сидел крупный мужчина средних лет. По-видимому, сельчанин. Он особенно откровенно выражал свои чувства. Махал над головой косматой папахой-тельпеком и с каждым взмахом рьян о, с поразительной настойчивостью кричал:

— Рыжий… Рыжий из Ашхабада! Рыжий… Рыжий из Ашхабада!..