Женитьба Элли Оде (сборник рассказов)

Когда доехали до Маябатан, до самого тяжёлого места, машина, ехавшая последней, вдруг крепко завязла в снегу. Шофёр Сары, молодой парень, пытался вывести её то вперёд, то назад и не мог. Другой шофёр хотел взять на буксир, подъехал и сам завяз в снегу.

Ораз и все шофёры бросились им на помощь, дружно толкали машины, подбрасывали под колёса ветки саксаула.

— Надо разгружать, — сказал Ораз, — так мы не вытащим.

Шофёрам не хотелось сбрасывать, а потом опять накладывать по три тонны груза на каждую машину, но другого выхода не было.

Ораз усердно работал сам и подбадривал шофёров:

— Ничего! Это такое уж место… А выедем, всё будет хорошо. Солнце пойдёт на закат, снег подмёрзнет, доберёмся до Оджарли-ой, там уж пойдут кустарники — черкез, кандым, там не страшно. Считай, что дома!..

Машины вытащили, нагрузили и снова двинулись в путь. И тут опять солнце задёрнулось тучами и пошёл сухой снег. Когда доехали до Оджарли-ой, густо покрытого кустами саксаула, Ораз остановил машину и предложил шофёрам отдохнуть и пообедать.

Быстро свалили несколько сухих стволов саксаула, развели большой костёр, вскипятили чай, закусили, погрелись.

Ораз всё время посматривал вдаль, где нетерпеливо поджидали его пастухи и подпаски, а главное, овцы. Корм у них, должно быть, уже кончился. Они стоят на ледяном ветру и уже не в силах блеять, а только молча кроткими глазами смотрят, не несут ли им корм.

Он видел, что шофёрам не хочется вставать и уходить от костра, особенно худенькому пареньку Сары.

«Но надо же ехать! Время не терпит», — подумал он и хотел сначала строго сказать: «Ну, попили чайку, погрелись, и довольно! Овцы тоже есть хотят», но сердце ему подсказало другое. Ораз ласково хлопнул Сары по плечу и сказал:

— Устал, бедняга!.. Ну, ничего, доедем до стана, там отдохнём, мой ини.

Опять двинулись в путь. К ночи мороз крепче сковал старый заледеневший снег. Ехать стало легче, и только во впадинах, занесённых рыхлым снегом, машины пробивались с большим трудом. Две уже старые, потрёпанные машины Сары и Мергена дважды увязали в снегу, и дважды пришлось их разгружать и нагружать.

Бедняга Сары так измучился, что, когда последний раз перегружали его машину, он в изнеможении упал на снег и закрыл глаза.

Ораз бросил сено, подбежал к Сары, посадил его и сказал:

— А ты лучше в кабину… Полежи, отдохни. Мы и без тебя управимся. Теперь уж недалеко до стана… Нам тяжело, а овцам-то, мой ини [12], ещё тяжелее. Они уж на ногах еле держатся и ждут нас, как голодные дети свою мать. Ведь скот-то наш, колхозный. Четырнадцать отар, и в каждой по тысяче голов, Скоро весна придёт, и они принесут нам много хороших ягнят. Спасти их надо. Ведь это большое богатство всего нашего народа. Да, мой ини, сядь в кабину, отдохни, на снегу-то простудишься. А мы мигом, сейчас!..

Ораз метнулся к машине Сары. Сары встал, вытер рукавом пот со лба, посмотрел на Ораза и тоже стал грузить машину.

На рассвете, когда солнце мутно забагровело в снежной дымке, все семь машин подъезжали к главному стану. Навстречу им с радостным криком бежали подпаски. Огромные овчарки с лаем заметались вокруг машин. Запорошенные снегом овцы в загоне, почуяв корм, нетерпеливо заблеяли.

— Ну как, все овцы целы? — высунувшись из кабины, ещё издали крикнул Ораз.

— Все целы! — закричали подпаски. — Вчера вечером последний корм раздали! Как раз вовремя подоспели!

— Ну и хорошо! — повеселевшим голосом сказал Ораз, подъезжая к подпаскам. — Меред, готовь скорей обед! Видишь, гости приехали!..

* * *

Бакыев, пока нагружал машины, так устал, что едва добрёл до кровати, лёг, накрылся халатом и сразу же крепко заснул. Проснулся он, когда уже рассвело, сразу посмотрел в окно и покачал головой. Хоть и чесалась у него вчера поясница, а всё-таки снег шёл, и дул резкий ветер.

«А ну как они не доедут, вастрянут в степи? — подумал он и живо представил себе, как бранят его уже не на партийном собрании, а на общем собрании колхозников. — Вот дело-то будет! Хоть из аула беги!»

Он наскоро позавтракал и ушёл на ферму. Весь день он ходил понурый, озабоченный.

Среди дня он зашёл в правление колхоза, хотел сказать счетоводу: «Ну и удружил ты мне! Так настрочил!» Но счетовод, поддерживая ладонью распухшую щеку, так мрачно буркнул ему: «Овец, что ли, списывать пришёл?», что он только махнул рукой и вышел.

Бакыев вернулся с фермы поздним вечером, когда Сонагюль-эдже уже переделала все свои дела и собиралась спать. Она молча поставила перед мужем обед, чай и, пока он ел, что-то шила и протяжно зевала. Потом убрала посуду и легла спать.

Лёг и Бакыев, но ему не спалось в эту ночь. Он прислушивался к свисту ветра в саду, и его всё больше одолевала тоска и тревога. Он привставал, спускал ноги с кровати, нащупывал в темноте папиросы, чиркал спичкой и закуривал. Опять ложился и опять вставал и закуривал.

— И чего тебе не спится! — ворчала Сонагюль-эдже, переворачиваясь с боку на бок. — Раньше надо было беспокоиться, а теперь чего уж…

— Э, много ты понимаешь! — с раздражением ворчал Бакыев. — Не суйся не в свои дела! Без тебя тошно.