— Ну как что? — развел руками Мандани. — Обосрался он. В штаны насрал!
— Латна, — сказал Макс все так же невозмутимо, — и что?
Мандани махнул рукой и пошел куда-то дальше, в глубь лесополки.
Макс долго провожал его взглядом, а потом громко, так, что слышали все вокруг, произнес:
— Дурррак, билят.
Макс тоже был в Работино и показал себя там очень достойно.
Но Мандани даже не отразил этот факт.
Для него все люди на земле склеились в одну серую, безликую массу.
В пылающем аду Работино он помнил только себя и своего друга Малыша.
Крепанитесь, мужики
Отдельная, специфическая страта тюремной жизни — это многочисленный контингент «ценных иностранных специалистов», или «пиковых», как они у нас назывались.
«Пиковые» — это такой условно-нейтральный термин.
Он вроде как содержит легкую негативную, во всяком случае, пренебрежительную коннотацию, но, в отличие от «чурок», может вполне себе использоваться как самоидентификация.
Поэтому сказать «пиковый» — это значит с одной стороны — избежать какой-то ненужной и лишней комплиментарности по отношению к субъекту, а с другой — уклониться от открытого вызова и проявления агрессии к нему.
Поэтому в тюремном мире действует такой термин.
Есть еще аналогичный ему — «индейцы», но он мало распространен и более негативен.
К «пиковым» относятся народы Кавказа, Закавказья и Средней Азии.
Татары, башкиры, народы Сибири и финно-угры в разряд «пиковых», как правило, не попадают, во всяком случае, в регионах своего исторического обитания. Но здесь большую роль играет не этнос и даже не религиозная идентификация, а культурная, поведенческая близость, не имеющая четких критериев, а определяемая интуитивно, на уровне «массы».
У нас вот в лагере, например, основную массу «пиковых», ее костяк и фундамент составляли таджики (TJK-мафия) и узбеки. Вот они держались мощной, сплоченной, иерархически выверенной и монолитной массой. Доминировали таджики, а узбеки находились на вторых ролях.
Внутри их был настроен какой-то ультра- или инфразвук, как у термитов, и они все ему подчинялись и следовали.
Не имеющие таких настроек «азерс-бразерс», немногочисленные чеченцы и дагестанцы внутрь этого сообщества не допускались и пребывали в русской массе. Они, конечно, тоже проходили по разряду «пиковых», но, как говорится, «есть нюанс».
Во всяком случае, они были вписаны в русскую уголовную иерархию и, хотя занимали в ней относительно привилегированные места (нет, не герцогов и графов, если брать феодальную лестницу из учебника истории, а скорее рыцарей, эсквайров), следовали указаниям общепринятых преступных авторитетов, а не этнических вождей.
Таджики же с узбеками двигались в абсолютно автономном режиме.
По моим прикидкам, их было 40 % в лагере, а русской массы с инкорпорированными народами — 60 %. В принципе, в каком-то ином сообществе такого расклада было бы достаточно, чтобы подчинить себе номинальное большинство. Но в тюрьме немного иные расклады.
Во-первых, у русского уголовника «красные линии» гораздо дальше смещены в сторону субъекта агрессии, чем у айтишника Жени из Волгограда, женат, трое детей. Там, где айтишник Женя однозначно отступит, Васька Череп, вполне вероятно, засадит заточку в печень.
«Пиковые» это очень хорошо чувствуют. Они далеко не такие отмороженные и дикие, как многими принято считать. Там, где заточка в печени носит неиллюзорный и неабстрактный характер, их модель поведения радикально меняется и рациональное поведение начинает доминировать. Их расхолаживает ощущение безнаказанности. В тюрьме его нет. В тюрьме невозможно забить толпой Ваську Черепа и раствориться среди своей массы. В тюрьме любой шаг будет идентифицирован — и отвечать придется.
Да, в 99 % случаев «пиковые» всегда отмазывают своих, какие бы дикие выходки они себе ни позволяли. С высочайшей долей вероятности любой вопрос, вплоть до убийства, будет урегулирован их вождями.
Но безальтернативно с хлопотами и внутри общеуголовной иерархии. Просто взять и загондошить Ваську Черепа не получится. Подчеркиваю — «просто». Загондошить, конечно, можно, но потом придется «зарешивать вопросы». Однозначно. А из этого следует, что пусть и в силу сложившихся обстоятельств, но придется признать сюзереном кого-то из русских положенцев. А это крайне болезненно для лидеров тюремного джамаата, ибо подрывает их авторитет внутри своего круга.
Они же там внутри, среди своей паствы, говорят, что не боятся «ни воров, ни мусоров» и никого, кроме Всевышнего, не признают в принципе. А тут, получается, надо идти договариваться с каким-то русским.
Надо, потому что на открытую конфронтацию и открытый вызов тюремному миру они пойти не могут.