Жена штурмовика

Более того, в июне он сел писать жалобу в Верховный Суд, из чего я сделала вывод, что он намерен биться за свои интересы исключительно в рамках судебных разбирательств, а про войну сболтнул сгоряча.

В середине июля я отвозила маму в свой родной город Карпинск, и дорога моя пролегала мимо Верхотурья. Я заранее подала заявку на краткосрочное свидание, и мы завернули к мужу на пару часов.

Пообщались о каких-то не особо значимых делах.

Все эти два часа он не отрывал от меня взгляда. Он уже принял свое решение и запустил какие-то процессы в недрах администрации учреждения. Но при маме по телефону, через стекло, он не стал мне ничего говорить.

Мы виделись тогда вживую последний раз вплоть до его возвращения с СВО.

Каждое лето я под эгидой своей студии танцев и фитнеса организую детский лагерь на берегу Азовского или Черного моря. В этот год я также отвезла группу детей.

Все прошло хорошо, настроение мое было на высоте. Лагерь удался и в плане финансовой окупаемости, и в плане общей атмосферы.

Но незадолго до нашего возвращения я разговаривала с одной дальней родственницей — матерью Максима, троюродного брата моего мужа, находившегося с ним в одной колонии с октября 2022 года.

И мне довелось от нее, а не от своего мужа узнать о том шаге, какой он сделал…

Наверное, после приговора это был второй по силе удар, который мне довелось пережить.

Я не могла работать. Я оставила весь лагерь на попечение людей из своей команды и по сей день благодарна им за то, что тогда они прикрыли меня.

Сама я то впадала в отчаяние и прострацию, то начинала захлебываться в слезах и истерике, хватая телефон и набирая своих подруг.

Больше всего меня убивала невозможность немедленно, в эту же секунду связаться с ним, прокричать, проорать в трубку одно лишь слово: «Зачем?!»

Я не могла понять мотив, логику его действий…

Ничего, с моей точки зрения, не предвещало.

От детей я узнала, что о своих намерениях он им сообщил еще на последнем длительном свидании.

Но они, полагая, что мне-то уж он удосужится сообщить, не стали лезть в наши отношения и поднимать эту тему…

«Зачем, зачем, зачем?» — не переставая думала я.

И второй вопрос, мучающий и душащий меня, был: почему он мне ничего не сказал? Почему скрыл от меня свои планы? Почему об этом жизненно важном, судьбоносном шаге я узнаю от других людей?

Глава XV «Учебка» в ДНР

Первый раз он позвонил мне в начале августа.

Я только-только возвращалась с моря, ехала в поезде. Связь то была, то пропадала.

Я уже пережила первое потрясение, волну гнева и возмущения, отчаяния и тоски, боли от невозможности позвонить, написать ему, высказать мучающие меня мысли.

Не знаю, может быть, это и к лучшему, что он не позвонил мне сразу же после того как я получила известие о его уходе на войну.

Не знаю, как бы сложился наш с ним разговор тогда.

Сейчас, когда основная волна эмоций улеглась, мне просто хотелось услышать его.

Он, видимо, был не в курсе, что я знаю о его поступке.

Начал издалека: «Как съездила? Как дети?»

Я сразу же пресекла этот поток воды:

«Все нормально. Расскажи мне лучше ты. Зачем ты это сделал?»

Хоть он и был не в курсе наверняка, видимо, все равно готовился к этому, допускал такое развитие событий как вариант, потому что ответил сразу же, заготовленным шаблоном:

«Я не хочу тратить время. Не хочу быть обузой на твоей шее».

Хотя мы обсуждали это миллион раз, у него это не выходило из головы. Что бы я ни говорила ему, сам он продолжал считать себя обузой и не прекращал терзаться по поводу и без повода из-за того, что не мог больше ничего дать, а только лишь брал.

Для него это действительно было невыносимо.

И непонятно, что на самом деле было более важным стимулом для него: бессмысленно утекающее время или статус иждивенца.

В ходе того разговора, самого первого, я взяла с него обязательство всегда говорить мне только правду и излагать все так, как оно есть.

Не скрывать ничего.

Он пообещал — и в общем и целом придерживался этого обещания, за исключением одного случая…

Но об этом — отдельно чуть позже.

Как-то вечером мне позвонили с незнакомого номера. Я взяла трубку, и незнакомый женский голос, назвав меня по имени, сообщил, что в Телеграме создан чат близких ребят, уехавших на СВО из мест лишения свободы.

То есть чат близких сослуживцев моего мужа.

Я, конечно же, согласилась присоединиться, и так я познакомилась с Юлей.

Юля стала самым близким мне человеком из числа тех женщин, чьи мужья и сыновья сделали столь опасный и рискованный выбор.

Второй такой женщиной стала Вика, чей муж Антон, бывший росгвардеец, также оказался в одной учебке с моим.

С перерывами в день-два мы общались и переписывались до 9 августа.

А вечером этого дня муж прислал мне сообщение в вотсапе (взять трубку я не успела), что ими получен приказ сдать учебное оружие и снаряжение, а завтра утром они выдвигаются в зону боевых действий.

На следующий день он успел прислать короткое сообщение: «Мы поехали», и снова на несколько недель воцарилась тишина…