Жена штурмовика

Когда мы с младшим сыном зашли в квартиру, он вполне себе по-хозяйски, уверенно вышел нас встречать, маленький, тепленький комочек шерсти.

Для нас это был сюрприз.

Но, в отличие от многих других сюрпризов мужа, — приятный.

Естественно, никуда никто его не отдал, кот остался жить у нас.

Вырос во флегматичного, спокойного, очень дружелюбного и ласкового пятикилограммового котофея.

Сначала он больше ориентировался на мужа, ходил за ним по пятам, спал у него на коленях, но за годы его отсутствия сдружился со мной. Теперь он везде ходит за мной хвостиком и при любой возможности старается взгромоздиться на меня, свернуться клубком и начать что-то рассказывать.

Второй кот приехал с нами из Татарстана.

Его тоже изначально никто не собирался брать с собой, но вышло как вышло. У родственников мужа он не прижился, и, уезжая домой, мы просто закинули его в машину, и так татарский кот перебрался жить на Урал.

Был он больной насквозь, заразил нашего серого, кучу сил и денег пришлось потратить на его лечение, но в итоге все обошлось.

Маленький рыжий котик, он так и остался маленьким, чуть ли не вдвое меньше первого, и то весь свой объем он хранит исключительно благодаря роскошной рыжей шубе.

В отличие от флегматичного серого, рыжий был, остался и, видимо, всегда будет гопником. Таковы, видимо, его татарстанский генезис и воспитание, полученное на улице.

Так и сложился их альянс: серый, интеллигентный, флегматичный кот — и рыжая бестия.

Каждое мое утро начиналось (и начинается), как у Наташи из интернет-мемов.

Я открываю глаза и вижу их, терпеливо дожидающихся, когда я проснусь, чтобы сразу же увлечь меня на кухню.

Младший сын сразу же после поступления в колледж переехал жить в общежитие на другой конец Екатеринбурга. У старшего была своя жизнь, в том числе и вполне себе личная.

Постоянно и всегда со мной все это время были два кота.

Забота о них стала постоянным напоминанием о том, что жизнь продолжается.

Рядом всегда есть те, кто без тебя не может. Кто от тебя зависим. У кого вся жизнь — это ты.

Конечно, коты не могут быть смыслом и целью жизни для психически здорового человека.

Но напоминать о том, как все мы на этой планете взаимосвязаны, подобно шестеренкам одного механизма, и о том, насколько мы зависим друг от друга, они способны.

И тем самым поддерживать, ободрять и заставлять хотя бы механически делать какие-то действия.

Поэтому, наверное, не стоит лишний раз зло шутить про котов и «сильных независимых женщин».

Глава XIV Война

В двадцатых числах апреля я снова приехала на длительное свидание. Буквально за несколько дней до этого муж переболел какой-то непонятной тяжелой болезнью, похожей на ковид.

На одном из разводов перед работой он потерял сознание и просто рухнул на землю. Его доставили в медсанчасть, но в больницу не положили. Полторы недели он отлеживался на бараке. Практически ничего не ел, по его словам, не мог толком ходить и целые сутки лежал в какой-то полудреме. При этом раз в день нужно было как-то добраться до медсанчасти и получить суточную дозу выписанных лекарств: аспирин и какие-то антибиотики.

Антибиотики, видимо, помогли. Буквально за несколько дней до моего приезда он даже вышел на работу. Лучше бы этого не делал, конечно. На «швейке» горел план по сдаче партии спальников для нужд армии, и работать приходилось сверхурочно, аж по 16–18 часов. На свидание он пришел сразу же по окончании ночной смены, и таким изможденным я его не видела никогда.

В этот раз нам не повезло с номером. Что-то не получилось с «люксом», хотя денежку мы «уделили» еще в феврале, и нам дали т. н. «полулюкс», комнату с душевой, но с совершенно разбомбленным, еле живым диваном.

Кухни в этом номере не было, готовили все на общей в конце коридора.

Помню, как я запекала мясо в духовке, муж сидел тут же, на кухне, пил чай и обронил слова, которые стали первым звоночком предстоящих событий. За месяц до моего приезда из лагеря на СВО уехала первая партия заключенных, среди которых были его близкие друзья.

Муж сказал тогда чуть раздосадованно: «Это было 26 марта, а у меня была 28-го кассация. Я решил, что надо все судебные мытарства довести до конца, а так, может, и с ними бы уехал».

Я тогда взорвалась. Для меня было настолько дико все это слышать, что я заявила безапелляционно: «Если уедешь, обо мне тебе лучше забыть. Я твой выбор, конечно, уважаю, приму его как должное, но такое восприму как личное предательство».

Я не шутила и была совершенно искренней.

Я действительно только так это и воспринимала тогда.

Мысль о том, что я осталась одна с детьми, которым нужна бесконечная финансовая подпитка, что я тяну на себе все семейные вопросы, разгребаю миллионные долги, рву жилы на трех работах, а муж, отсидев год в лагере, возьмет и рванет на войну, где его с высочайшей долей вероятности убьют в первом же бою, казалась мне дикой и возмутительной.

Больше он эту тему не поднимал.