Жена Монаха

Профессор, фамилия его была Мал-ев, а имя Георгий Иванович, похвалил клинического ординатора за посещение морга, посетовал, что за жутким дефицитом времени сам он тут, увы, пас, хоть нынче и не принято и т.д.

Что это у вас в гнойном, выразил он недоумение, эксперименты какие-то, больные голодуют... Дыхание какое-то "по Авиценне"...

Он так и выговорил слово: "голодуют", хотя был не безграмотный и вообще был ничего, "не сука", как определили неопределенное это качество студенты.

Плохий хотел было отцитировать апостола Павла ("Кто думает, что он знает что-нибудь, тот ничего еще не знает так, как должно знать!"), но Георгий Иванович глянул на часы над закатанным по-хирургьи рукавом и жестом отказал в слове.

- Нам бы с в о е успеть, - молвил он не без вещей печали в глазах. Кто за нас с вами в операционной-то пахать будет?

Молодой Плохий и на это, понятно, имел ответ и возраженье по сути, но в контексте ситуации возражать было неуместно.

Георгий же Иванович на посошок сделал предложение - он дает Плохию тему, тот спустя год-полтора защищается, а там...

Там было не секретом. Ассистент, доцент... Профессор... Член-корреспондент, если вовремя не умереть. На худой конец, остепененный зав отделением.

Зарплата - в два, два с половиной раза, потом в три... Он заводит машину, покупает дачу, едет в Геленджик... Перед смертью друзья, дети и внуки благодарят его за доставленное им удовольствие.

Они снова взаимообразно пожали руки, и Плохий пообещал, что подумает.

И так совпало, в дни подумыванья зав гнойной хирургии, с коим, вопреки разнице лет, они трудились душа в душу, наткнулся на петитную заметочку в "Вестнике хирургии". "О дисконтактном - что-то такое - методе леченья стеклянных1 отморожений..."

Как они разобрались впоследствии, модификация метода русских еще почтовых ямщиков.

Решили проверить.

Верная супруга зава сшила из двух ватников изящные, с тесьмою бахилы, предупредили с ведома Мал-ва старших смен по дежурствам, и через неделю больной со стеклянным отморожением по санавиации поступил.

Насунули на ноги бахилы, завязали тесемочки, воткнули в подключичную капельницу с физраствором, глюкозой и пр., а когда стопы начали отходить, подключили наркотики, анальгетики... Орал, скрипел зубами, матюгался и даже ревел, но не прошло суток, парень поднялся, стрельнул у палатских "примака" и на собственных своих двоих почапал в туалет.

Это был триумф автора заметки, рядового какого-то коллеги из глубинки, а у зав отделением с клиническим ординатором пир и праздник на скучной земле.

Со светло-прохладноватой улыбкой Георгий Иванович поблагодарил их на утренней оперативке за клиническую инициативу, две понимающие дело перевязочные сестры всплакнули, всплеснув чуду руками, но и... все!

Между тем в учебниках, монографиях, во всех - от клинических до участковых - действующих больницах альтернативой ямщицкому средству оставалась а м п у т а -ц и я, которую делывали по меньшей мере половина из гымкающих на оперативке ученых; делал во времена оны зав отделением, делал в районе и Вадя Плохий.

Спустя годы касание истины2 случится еще раз, когда, вопреки учебникам и авторитетным указаниям других уч-ченых (эндокринологов), Плохий, действуя по-своему, исцелит от диабета мать.

Как бы там ни было, а более по наитию, нежели заключеньями ума, Плохий от "темы" отказался и впоследствии за всю жизнь ни разу о том не пожалел.

* * *

Как только Плохий закончил ординатуру, из могучего их отделения выделили проктологию, заведующий, лелеявший мечту об узкой специализации, перешел туда, а на его место был оставлен Плохий, несмотря на отказ от темы и молодость.

Через год-полтора умер от болезни огорчения3 Георгий Иванович в возрасте сорока девяти лет - средней продолжительности жизни практических хирургов. Огорчение - семнадцать подряд леталов при освоении первого в тех края АИКа4...

Став завом и забрав из мединститута трудовую, Плохий милостью того же проректора жил в его, мединститута, общаге, а главный врач областной обещал жилплощадь при условии, что "уважаемый Вадим Мефодьевич"... м-м... покончит с жизнью холостяка.

М-да... Шутка, конечно. Но не без...

Гам-бряк и лавированье с подносом в студенческой столовой, кипятильник, книжки на полу в комнате... Угрызения совести по известному вопросу... В сочетании с обещанной квартирой все было безусловно з а.

Но были и контрсоображения.

"Если ты одинок, - как брат, по-мужски делился с ним мыслями один из титанов Возрождения, - ты полностью принадлежишь себе. Если рядом хотя бы один человек, ты принадлежишь себе наполовину или даже меньше, в пропорции к бездумности его поведения, а уж если рядом с тобой более одного человека, то ты погружаешься в плачевное состояние глубже и глубже..."

Победило, по обыкновению, невежество. А "более одного", догадался потом он, это у Леонардо имелась в виду теща.

И пошла-поехала, началась его, Плохия, несуразная личная жизнь: растянувшееся на шесть лет сексуально-архетипическое недоразумение обреченное предприятие с подложно-сомнительными в основании средствами.