Жена башмачника

Эти известия поступили ко мне в письме, отправленном аббатисой монастыря на озере Гарда, где наша мать проживает последние несколько лет. Знаю, что новость станет для тебя потрясением. Мама находилась так близко от нас, всего лишь в нескольких километрах от Бергамо. Но она была очень больна. Оставив нас в монастыре, она тотчас отправилась в Бергамо, к доктору. Он поставил ей диагноз и отправил к монахиням, которые держат больницу и санаторий. Наша мама страдала от психического расстройства – столь жестокого, что не смогла бы исполнять свои обязанности. Смерть папы ввергла ее в состояние такого глубокого горя, что она не сумела его побороть. Сестра Эрколина убедилась в том, что о маме заботятся наилучшим образом, и теперь она, как мне сообщили, тоже работает в этой больнице. Я написал ей и рассказал о тебе и о семинарии. Как ты знаешь, семинаристам не дозволяется общаться с членами своей семьи кроме как посредством писем. Если бы я мог в эту минуту перелететь через стены и увидеть маму, я бы так и поступил – хотя бы ради того, чтобы написать тебе и рассказать, что я видел ее собственными глазами и что она здорова и невредима. Но, увы, у меня есть только заверения сестер на сей счет. Мы должны верить, что они заботятся о ней так же, как они всегда заботились о нас.

Чиро заплакал.

Новость, что мама жива, стала для меня настоящим благословением. Я боялся, что мы никогда снова не увидим ее лицо и даже не узнаем, что с ней случилось. Мы должны быть благодарны за эту новость и молиться о том, чтобы мы однажды воссоединились. Сам я постоянно молюсь о тебе, мой лучший и единственный брат, и вспоминаю, насколько горжусь тобою. Не то чтобы я раскаивался в этой гордыне. Я знаю, чего ты стоишь.

Всегда твой, Эдуардо.

Ремо стоял у двери в сад и смотрел, как Чиро вытирает слезы, тщательно складывает письмо и кладет его обратно в конверт. Он вспоминал день, когда Чиро сошел с парома, прибывшего с острова Эллис. Несмотря на свой рост и избыток энергии, тогда Чиро был невинным мальчиком. А сейчас Ремо видел мужчину – мужчину, которого любой отец с гордостью назвал бы своим сыном.

Годы шли, и Ремо обнаруживал все больше и больше смысла в отношениях мастера и такого ученика. Этот опыт был сродни опыту отцовства, прежде недоступного Ремо, и он наслаждался им.

– Чиро, у тебя гость, – сказал Ремо. – Говорит, что вы старые друзья.

Чиро вернулся в лавку.

– Ты так и не написал мне! – Это был Луиджи Латини.

Торчавшие прежде в разные стороны волосы Луиджи теперь гладко зачесывал назад с помощью помады, под его аккуратным носом красовались модные усики щеточкой.

– Луиджи! – Чиро обнял старого приятеля. – Ты сам-то мог бы мне написать! Где твоя жена? – Чиро посмотрел за спину Луиджи.

– У меня ее нет.

– Что случилось?