Желчь

— То, что она понимаетъ необходимость подавать немощь ближнимъ, пьянымъ или ограбленнымъ, генераламъ или мужикамъ — это для нея все равно.

— Вотъ-съ какъ. Совершенство въ чиновническомъ мір! Я преклоняюсь передъ добродтелями вашей жены, засвидтельствуйте ей мое почтеніе… Только я попрошу васъ: въ другой разъ, если вы будете имть дло съ этими слдственными подпасками, то не тревожьте департаментъ. Я не желаю, чтобы мои чиновники имли дло съ полиціей, и если они будутъ имть съ нею дло, то я попрошу ихъ не доводить этого до меня.

Директоръ вздохнулъ, окончивъ эту рчь. По своему положенію въ свт, онъ имлъ полное право управлять русскими и не умлъ говорить по-русски; если онъ говорилъ: „подайте мн бумагу съ карандашомъ“, то это значило: „подайте бумагу, на которой написано карандашомъ“.

— Надюсь, что вы дали обо мн хорошій отзывъ?

— Я вашей частной жизни не имю счастья знать.

— Но вы знаете мою служебную дятельность и можете судить по ней о моей частной жизни.

— Помилуйте, люди такъ разны въ разныхъ положеніяхъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Ахъ, Боже мой, что я не знаю вашей частной жизни.

— Значитъ, полиція можетъ считать меня и за негодяя, и за мерзавца?

— Это не мое дло… Извините, мн крайне совстно, но у меня есть дло теперь.

Директоръ вжливо и сухо раскланялся со мною

Я вышелъ отъ него въ какомъ-то чаду. Дома меня уже ждало приглашеніе изъ полиціи. Начали меня таскать… Черезъ мсяцъ я былъ принужденъ продать за шестьсотъ рублей свой домишко и перехать на вольную квартиру въ дв комнаты… На моей ше былъ уже долгъ… Надо мной висла черная туча, я былъ озлобленъ, измученъ, униженъ. Жена хворала, ее душилъ кашель… Знаете ли вы, что такое бдность? Какъ не знать: вы на художественной выставк видли картинку, гд былъ нарисованъ нищій: помните, какъ красиво выглядла заплата на его зипун? Но знаете ли вы, что у бдняковъ постоянные ссоры, раздоры, непріятности изъ-за лишняго куска хлба, изъ-за копейки, переданной на рынк кухаркою, которую непремнно считаютъ воровкою? Знаете ли вы, что каждый намекъ, каждое неумышленное рзкое слово, произнесенное однимъ членомъ бдной семьи, оскорбляютъ и вызываютъ на отвтъ другого ея члена? Гд вамъ это знать! Этого нтъ на художественной выставк!..

— Папа, нищенка пришла, милостыни проситъ, — сказала мн однажды моя дочь, когда нужда была въ полномъ своемъ развитіи.

Я стиснулъ зубы и, молча, продолжалъ ходить по комнат.

— Пусть просить, мы сами скоро нищими сдлаемся! — съ раздражительностію сказала моя жена.

Бдная женщина страдала за дтей, зная, что теперь-то и были нужны деньги на ихъ воспитаніе, что Сашеньк не худо бы имть и особый уголъ для выучиванія уроковъ, что въ общей комнат, подъ говоръ разныхъ гостей и постителей, плохое ученье.

— Что это ты пророчишь? — замтилъ я. — Ограбилъ я, что ли, свою семью, что меня упрекать можно?

— Я не упрекаю, но согласись самъ, что почти нечмъ за Сашу платить въ школу. Ты впутался въ дло, когда въ нашемъ положеніи надо было благодарить Бога, что насъ не трогаютъ, не замчаютъ,

— Хорошій ты примръ подаешь дтямъ. Эгоизмъ, самый гнусный эгоизмъ проповдуешь! Ты, врно, изъ нихъ негодяевъ приготовить хочешь. Это, точно, поможетъ имъ нажить богатство и не разориться, какъ разорился ихъ дуракъ-отецъ. Погоди, они еще купятъ теб дорогихъ нарядовъ…

Несчастная жена задрожала, ее поразила моя желчная выходка. Я отвернулся отъ нея и ушелъ за перегородку. На ея лиц я впервые замтилъ зловщія, красныя пятна, и меня ужаснула мысль, что я самъ оборвалъ еще одну изъ нитей ея жизни. Я видлъ, какъ она прижала къ своей груди дтей, точно кто-нибудь хотлъ ихъ отнять у нея, какъ цловала она ихъ, какъ плакала надъ ними; я страдалъ, хватался за голову, сходилъ съ ума. Но я не могъ выйти къ ней, не могъ у ея ногъ вымолить себ прощеніе, настолько честности во мн не было: для этого я былъ слишкомъ мужчина, если можно такъ выразиться. Но и въ васъ, во всхъ васъ, мои собратья, не нашлось бы этой готовности въ такую минуту. Дти, видвшія слезы матери, слышавшія мои гнвныя слова, злобный голосъ, но не знавшія, что творилось въ моей душ, естественно, присмирли и дичились меня во весь этотъ день. Это еще боле оскорбляло и раздражало меня; я не поцловалъ ихъ, какъ длалъ это обыкновенно передъ отходомъ ко сну. На другой день, утромъ, они поцловали мою руку и быстро отошли отъ меня, не дожидаясь, почти избгая моего поцлуя… Весь слдующій день я былъ хмурымъ и употреблялъ нечеловческія усилія побдить себя. Вечеромъ сталъ спокойне.

— Маша, — сказалъ я жен:- прости меня!

— За что, мой другъ? — произнесла она голосомъ, который рзалъ мой слухъ; въ немь была кроткая, но холодная покорность. — Ты ни въ чемъ не виноватъ…

— Нтъ, я знаю, что я виноватъ!

— Мой другъ, я говорю, что ты не виноватъ. Я, вроятно, въ самомъ дл, такая слабая, такъ еще привыкла къ вншнему блеску, къ этимъ женскимъ тряпкамъ, что меня стоило попрекнуть ими.