Викториус утвердительно покачал головой.
— Сколько нам еще идти? — спросил он, начиная новую тему для разговора.
Геолог снял на ходу рюкзак и достал из него какой-то небольшой плоский прибор.
— Щас посмотрим… Так… От одного до двух дней.
— В общем-то, не так уж это и много — три дня из всей жизни.
— Если эта штука не врет. — поправил Франкл взваливая рюкзак обратно на плечо.
— А что это?
— Это? — Карос покрутил в руке прибор. — Честно говоря, сам не знаю. Тот человек дал мне его.
— Который называл себя Основателем?
— Да. Он показывает наше относительное с целью расположение. Понятия не имею, по какому принципу он работает.
— И что, там указано расстояние?
— Нет. Но там отмечена точка отсчета, и можно самому ставить заметки. Я же ведь и сказал приблизительно — один, два дня. Это я уже просто вычислил.
— Понятно. А еды у нас хватит?
Бородатое лицо повернулось и с улыбкой переспросило:
— Это ты о тех кирпичах, похожих на сушеный кисель?
— Да. — Малочевский весело замотал головой.
— Если это можно назвать едой. Не знаю — возможно, на обратном пути придется немного поголодать. Я бы, честно говоря, больше беспокоился о воде. Вот ее, действительно, к концу экспедиции, скорее всего, не останется. Если не найдем нормальный источник — кранты. Так что, береги жидкость.
Викториус поправил лямки рюкзака на плечах.
— Никогда столько не ходил. — заметил он.
Геолог усмехнулся.
— А у меня вся жизнь прошла в походах. Или даже, если точнее выразиться, в бегах.
— В бегах? — переспросил Малочевский.
Франкл утвердительно кивнул головой.
— Ну, и от чего же ты бегал?
Наступила пауза. Карос уже пожалел о том, что невзначай ляпнул.
— Ну же. — улыбнулся священник. — Я ведь пресвитер церкви, хоть и бывший. Можешь мне исповедаться.
Толстенький бородатый мужичок собирался с мыслями. Он явно хотел рассказать свою историю. Поделиться с кем-то своей болью. Раскрыть хоть перед кем-нибудь свою душу. Но боялся. Для него это было определенным решением, которое предстояло принять в ближайшие несколько мгновений. И либо он сейчас махнет рукой и небрежно кинет заветное слово "забудь", либо начнет свою исповедь — ту, которой он ждал уже много времени, и которая сейчас была так необходима ему.