Жажда приключений

Подскочив, она захлопывает дверь перед самым носом горничной.

– Да какая разница, – пускается оправдываться она передо мной. Ее взъерошенные волосы как в тайном заговоре соблазняют и тянут к себе, упрашивают запутать в них пальцы… – У нас мало времени. Делаем, что хотим, милый, разве ты против?

– Ни в коем случае…

Мы выпили еще и пробесились еще сколько-то минут. К счастью, больше нас не отвлекали… А потом вдруг зазвучал медляк. Музыка из школьных годов. Хорошо знакомая, напоминающая… Арина опускает голову мне на плечо – я нежно обвиваю ее талию. Меня разрывает ностальгия. Это воспоминание. Потухшее, но все еще живое. Сколько воды-то утекло… Но я танцую с другой девушкой. С другой абсолютно во всем, тут и сравнивать непозволительно. Но танцует ли она сейчас со мной, или, закрыв глаза, видит собственную первую любовь, из-за которой рыдала несколько недель подряд, из-за которой думала, будто вся жизнь накрылась медным тазом… Какая разница, когда все, что у нас есть – это моменты.

Я чувствую ее тело в собственных руках, а этого уже было более чем достаточно. Человека все равно навсегда рядом с собой не удержишь, тогда какой смысл гнаться за вечностью, тогда важно только одно: здесь и сейчас, эта секунда, а все остальное попросту не существует. Было и перестало быть, главное, если успел хоть на несколько мгновений насладиться моментом.

Натанцевавшись, она со смехом тянет меня к кровати.

– Только сними одежду.

Мы сбрасываем с себя все и затем падаем на скомканное одеяло. Арина заливается смехом, когда я, глупо улыбаясь, только наблюдаю за ней. Разве это настоящая жизнь? Детская мечта, но только не взрослое существование. А ведь мы настолько привыкли к рутине, что перестали воспринимать банальные, несущественные радости, когда смеешься только потому, что можешь смеяться…

– Как нам повезло, милый, что люди придумали отели, правда?

– Правда.

– Нет, ты меня не понял…

– Почему же. Я понял тебя абсолютно полностью.

Она нависает надо мной и смотрит прямо в глаза. Пристально, изучая каждый узор серой радужки.

– Хорошо, может, ты и вправду понял, только что оно меняет? Вечно так все равно не проживешь.

Я намереваюсь вякнуть аргумент, но она закрывает мой рот сразу двумя ладонями.

– Молчи! Ничего не говори и молчи! Лучше наполни еще бокал, пока осталось вино, а потом иди ко мне.

Я поднимаюсь и разливаю вино. В бутылке остается совсем чуть-чуть. Я ставлю пустую ее на безвкусный журнальный столик и несу бокалы. Мы пьем, сидя по-турецки друг напротив друга. Пьем торопливо, жадно, обхватив бокалы сразу двумя руками.

– Нам непременно нужно куда-нибудь выбраться. Не можем же мы целый день тут торчать. Думай, только быстро. На часах уже почти что двенадцать, – хотя часовая стрелка еще только подбиралась к десяти. – А, знаешь, как болезненно и быстро пролетает день, когда только около двенадцати или даже позже встаешь с кровати?

– Да, странная иллюзия.

– А потом весь день жалеешь, что потерял столько часов… Но мы сейчас не теряем время, верно?

– Пока вдвоем…

– Именно! – Держа полупустой бокал в руке, она медленно обхватывает мою шею. И осторожность ее навевает такую нежность, от какой я буквально забываю обо всем на свете: затемненье пеленой накрывает чертоги разума, пробуждая мечтательность. Затемнение, в котором думается все, что только угодно, в котором зарождаются искры всего самого желанного, все то, что долго и бесславно скиталось по просторам подсознания, все то, что образует любовь… Мы не говорили любви, потому что… Наверное, я уже любил ее. Страстно, порывисто, стремительно, бурно и вместе с тем без провозглашения. Не говорили, потому что не укладывались разговоры в рамки времени: у нас всего три дня и столько невыраженных эмоций и невоплощенных желаний. Любой с полной уверенностью скажет, что невозможно полюбить кого-то за день, и именно поэтому мы не говорили о любви, мы просто молча любили и не тратили время на слова…

– Я хочу уплыть в море.

– Как раньше? На деревянном корабле под парусами? – Шутливо отзываюсь я, не отрываясь от потолка. Она лежит совсем рядом. Горячая кожа полыхает песками пустыни, но не сушит. Это тепло приятно, его хочется касаться, им хочется наполняться. Ее округлая мягкая грудь как бы игриво касается моей.

– Все ты шутишь, а я серьезно хочу бороздить морские просторы на яхте. Вдыхать соленный ветер и плыть туда, куда только вздумается: к берегам огненной Африки или пойти по следу Колумба…

– Яхта… Не знаю, можно ли еще на них кататься, но кажется мне, будто нынче уже холодно.

– Странно, – я смотрю на нее с удивлением. Жду. На ее задумчивом личике поигрывают солнечные блики. Навязчивая мысль: словно лицо это я знаю уже очень давно настолько хорошо, что без труда в точности нарисую его на бумаге. – Странно, – полузадумчиво возвращается к изначальной мысли она, – что, когда думаешь, будто ничего невозможного для тебя нет, что в руках твоих ключ от замков всего мира, какие-то непонятные обстоятельства, как погода, например, все равно ограничивают тебя. Выходит, деньги решают не все?

– Выходит так. Не все, но многое.