Жаркий декабрь

– В целом изменения в британском кабинете являются своеобразным маневром, с целью успокоить общественность. Народные массы Англии ожидают активных военных действий, и видимость «полевения» правительства должна смягчить недовольство. Впрочем, даже консервативные круги в Англии уже не стремятся к ослаблению СССР, как полгода назад. Тяжелая ситуация на фронте, сложившаяся в первые месяцы войны, начала угрожать и самой Британской империи. Ну а после того, как в войне наметился перелом, английское правительство все больше задумывается о послевоенном периоде. Ему становится понятно, что поражение Германии состоится, скорее всего, благодаря действиям советских войск, и наша позиция на континенте станет неприступной. К тому же британцы отдают себе отчет в том, что их поведение сейчас может повлиять на решение Советского Союза объявить или не объявить войну Японии. Отсюда и вышеуказанные перемены в военном кабинете. Англичане не хотят портить отношения с нашим правительством, недовольным отсутствием действенной помощи, и стараются угодить, заменяя министров, увеличивая поставки, а также сдерживают поляков. Возьмем, к примеру, нынешнего министра снабжения Бивербрука. Это крупный капиталист, консерватор и совершенно аморальный политик. Раньше он был нашим принципиальным противником, используя свой издательский концерн для антисоветских инсинуаций. Но в данный момент он делает все возможное для увеличения военного производства и искренне стремится увеличить помощь Советскому Союзу, понимая, что без нас Британской империи не добиться решительной победы.

– Британцы стали думать о будущем, – удовлетворенно кивнул Сталин, – это хорошо. Америка тоже начинает понимать, что с нами лучше дружить. Кстати, что Рузвельт говорит о послевоенных границах Польши?

– Так же, как и Черчилль, успокаивает Сикорского, – иронично усмехнулся Молотов, – уверяя, что Советы ограничатся Эстонией и Латвией, а Литву, которую поляки считают своей, не тронут. Еще президент туманно обещает, что Вильно и Львов вернутся в состав Польши.

– Интересно, кто же устранил Сикорского, англичане или американцы, – тихонько, как бы разговаривая сам с собой, прошептал вождь. – Впрочем, это совершенно неважно. А какие меры предпримет Германия для продолжения войны?

Данный вопрос относился уже к епархии Меркулова, и глава госбезопасности к ответу хорошо подготовился. Отодвинув в сторону тарелки, замнаркома положил на стол таблицы, графики и разноцветные диаграммы, напоминающие компьютерные распечатки из двадцать первого века:

– Экономическая система Германии довольно своеобразна. Смотрите, к примеру, годовая выплавка стали у нее сейчас на уровне двадцать – двадцать два миллиона тонн, а с оккупированными территориями даже тридцать два. У нас же только восемь миллионов. И станочный парк у противника в три раза больше, чем у Советского Союза. Однако танков в течение войны мы произвели в два раза больше, чем противник. Получается парадокс: с одной стороны, в результате оккупации или присоединения многих стран Европы, возможности военной экономики Германии по производству электроэнергии, автомобилей, добыче руды и прочего возросли более чем вдвое; с другой стороны, несмотря на увеличение военно-экономического потенциала, рост военного производства осуществлялся далеко не в полную силу. Причины сравнительно небольшого увеличения военного производства Германии в следующем: Гитлер слишком оптимистично оценивал перспективу войны с СССР и в ожидании скорого наступления мирного периода не планировал расширения военной экономики. В результате, к примеру, производство гаубиц в Германии к концу этого года упало в пять раз, и теперь производство артсистем значительно отстает от потребностей фронта. К тому же запасы боеприпасов с начала войны уменьшились на треть.

– Аукнулись немцам их молниеносные победы на западе, – злорадно заметила Жмыхова. – Расход боеприпасов тогда оказался столь низким, что они пересмотрели планы их производства, и теперь выпуск не обеспечивает потребностей на восточном фронте.

– К тому же германские монополии даже в условиях войны продолжали конкуренцию, – продолжал Меркулов. – Стихийное капиталистическое хозяйство без единого планирования не позволяло создать по-настоящему эффективное управление военной экономикой. К примеру, лишь половина стального проката Германии использовалась на военные нужды. А ведь для восполнения нехватки металла немцы снимают железные ворота и даже оградки могил. Они также поднимают затонувшие корабли, чтобы пустить их на металлолом, но с трудом добытое железо используют нерационально.

При этих слова Шелепин неловко поерзал, не решаясь прервать главу госбезопасности, но подбодренный разрешающим взглядом, встревоженно спросил:

– Но со следующего года Германия непременно начнет использовать все имеющиеся резервы, разве не так?