Трижды она пытается взобраться, трижды скатывается обратно, безмолвно взывая о помощи. Горло саднит, в висках стучит. А потом чуть не вышибает себе мозги, швыряя камни в попытке сбить лежащую далеко вверху флягу. Где там! Ей приходит в голову, что она может здесь умереть. И будет найдена лишь месяцы, а то и годы спустя.
— Прости, милый, мне так жаль, — говорит она глухим стенам, похоронившим ее заживо. Может, дело в изнеможении или страхе, а может, у нее помрачение ума после последнего падения, но она готова поклясться, что ей отзывается живой голос Уоррена: «Все в порядке, детка. Побереги силы. Все требует времени».
По имени он ее называл только тогда, когда она ухитрялась вывести его из себя не на шутку. Все остальное время — эти два слога, подчеркнуто забавные, укоряющие, любящие, страстные, удивленные, чуточку недовольные, умоляющие, любопытные.
Она достает из кармана телефон. И батарею. Поднимает глаза в последний раз: а вдруг в последнюю секунду выпадет шанс, один на миллион — лиса с веревочной лестницей в зубах, черный дрозд с золотой нитью, какое-нибудь сказочное существо, которое поможет ей выбраться из этой пещеры гоблина… Но это не пещера гоблина. И не сказочный лес.
— Я тебя подвела.
«Делай все необходимое, чтобы выжить. Обо мне не тревожься».
Она вздыхает, словно ощущая утешительный вес его ладони на плече. Она знает, что должна теперь сделать. Сдаться. Все кончено. На глаза наворачиваются слезы. Все кончено. Повтори-ка…
Все кончено.
Все кончено.
Все кончено.
И с признанием, что выживание стало ее первоочередной задачей, она уже готова загнать батарею на место и включить телефон.
Но медлит. Противится Уоррену в своей голове, вступает с ним в спор.
И с этого начинаются еще два часа бросания камней и шести все более тщетных попыток выкарабкаться, раз за разом отнимающих все больше сил и надежд.
И в конце концов она уже не медлит, вставляя батарею в телефон — торопливо, чтобы не успеть снова передумать, словно кто-то чужой делает это ее руками.
В конце концов, конечно, не остается ничего иного, как пытаться, и вовсе незачем быть мсье Дюпеном, чтобы до этого додуматься.
Она с трудом поднимается на ноги, прижимаясь спиной к стене. Растянутая лодыжка посылает вдоль позвоночника молнии боли, пока она наконец не устраивается в мучительном положении, позволяющем хотя бы полностью размахнуться правой рукой. Успокаивает себя. Готовится. Высота ствола? Футов пятнадцать. Плюс-минус. Она может справиться. Должна. У нее неплохой бросок. А если не справится, пиши пропало.
Первый раз: даже близко не попала. Пролетев лишь половину пути, телефон шмякается о глиняную стену и падает обратно. К счастью, ей удается поймать аппарат. Значит, пробуй снова. Ты сможешь. Ты должна.
Второй раз лучше: он взмывает почти доверху, но угол неудачный, и телефон отскакивает от стены у самого края, при попытке поймать отскакивает и выскальзывает из вытянутых рук в грязь. Неужели сломался? Лежит лицом вниз, как маленький трупик. Она трясущимися руками стирает грязь. Светится, еще работает.
Третья попытка ничуть не лучше второй. Нога болит уже чудовищно. Твою мать. Плакать хочется. Руки уже как разварившиеся макароны. Скоро наступит момент, когда она ослабеет. Следующие несколько попыток будут ее последними шансами. Четвертая попытка — мимо. Боже, молю! Пятая лучше. Шестая хуже. Небо начинает темнеть. И каждый раз она боится, что разобьет телефон, убьет последнюю надежду. Подгадать правильный угол и расстояние, необходимые, чтобы аппарат вылетел из ямы и приземлился наверху, чертовски трудно, право на ошибку иссякает, и каждый раз она рискует разбить телефон о стену. Ну, хотя бы она малость попрактиковалась, напрасно швыряя камни по фляге… Мышцы рук дрожат и ноют, сердцебиение учащается. Она не верит в Бога. Не очень верит. Не так, как в детстве. Не больше, чем в лис с веревочными лестницами, но все равно молится. И снова бросает. На сей раз телефон не возвращается.