Зерна

Вот сейчас, вены. «Бабы, — говорит, а сама по палате на костылях хромает. — Бабы! Давать клятву?» — «Как знаешь», — отвечаем.

— Клянусь, бабы!

Пустоцвет

Сейчас рожают меньше, а людей больше. Это потому, что врачи хорошо работают, не дадут умереть. Ребенок раньше слабенький родится и быстро умрет, не успеют его пожалеть. Сейчас любого спасут и уколами и витаминами будут поддерживать. Глядишь, бледный, худенький, совсем не жилец на белом свете, а живет.

Родители-то поймаются за него: как не жалко — один. А нет такого, чтоб второго да третьего родить. Дорого, говорят. А что дорого, если все есть? Шиковать-то ни к чему. Декретные отпуска с оплатой большие, совсем женщине красота, а не больно-то. Почему это, не понимаю. Или взять — есть замужние, совсем рожать не хотят, не торопятся, о старости не думают. «Пожить сами хотим!» Таких раньше пустоцветами называли.

Да ведь мало того, сколько есть случаев, забеременеют и аборт делают. Совсем нехорошо: зародился, значит, жить собирался.

Шоколадка

Это ведь только начни говорить о детях, и копна-краю не будет. В одной семье два ребенка было. Первая девочка. Отец хорошо к ней относился. Второй — сын. Отец обрадел, дочь ненужна стала, сына с рук не спускает. Сын подрос, чувствует заступничество, сестренку обижать стал, мать расстраивается, ругается с мужем. Он, все равно, идет с работы — шоколадку сыну несет. Ведь и той же дочке шоколад не в диковинку, удиви-ка нынешних детей сластями, но обидно же девчонке, вот в чем беда. Сынишка выхваляется перед сестренкой, мол, мне дали, а тебе нет. И сознания, что надо поделиться, нет.

А одного из двух обделить — два горя воспитать.

Физкультура

Чудо страшенное, что нынче врачи вытворяют. Старушке одной камни из печени удалили. Сполоснули и на тряпочке принесли. Гладкие, как камешки. Пожмешь — и расседаются. Как накипь самоварная. Восемьдесят лет старухе, здоровой выписалась, не знает, каким богам за врачей молиться.

Но опять-таки не всегда. Мне зоб резали и зацепили голосовые связи и еще что-то. Сначала совсем не говорила, потом шепотом, а разрешили громко — сказала и испугалась, как пьяный мужик хриплю. Потом понемножку голос наладился, но уж очень слаба была. Выписали, еле ходила. Закутаюсь, как кукла, и сижу на свежем воздухе. Не лучше и не лучше. Таблетки пью. Все не то. Ну, думаю, подружка, хана приходит. И сама себя заругала: «Да ты что, да разве ты не отцовская дочь!»

И начала двигаться, начала зарядку делать. Ну, смех — свою зарядку выдумала. Рукой кручу, как будто воду из колодца достаю. Шестьдесят девять оборотов (это такой у нас колодец глубокий был) одной рукой, шестьдесят девять другой. И так все знакомые движения. Как будто траву кошу, сено гребу, с правой и с левой руки, будто дрова рублю. Кому рассказать — засмеют. Но только так и встала на ноги. А под радио никак не могла приноровиться зарядку делать.

Выздоровела, пошла на работу, вот, мол, ведь я какой зарядкой занималась, все крестьянские работы вспомнила. Бабы смеются: не водопровод бы, да не отопление и газ, люди бы и не болели, больше б развития физического было.

Как мужиков учат

Ни в больницах, ни на работе, ни днем, ни ночью не забываю о детях. Сейчас уже все сами отцы-матери, и никакой я им не советчик, только переживатель. Слава богу, живут хорошо, не жалуюсь. Как по первому разу сошлись, так и живут.

А мало ли что бывает. Была у нас одна — все ее муж бил. Плачет, жалобится. Ей говорят: «Да ты что поддаешься! Не крепостное право. Он бьет, и ты бей!» — «Ой, да как, да не могу». Еще ей наговорили, укрепили.

Раз он приходит пьяный, она у печки. Ни с того ни с сего ее ткнул. У нее в руках был ухват, так она об него весь ухват исхвостала. Он глаза выворотил: чего это с бабой случилось, с ума сошла?

И больше ведь разу не ударил. И пить бросил. По большим праздникам только.

А один все опять посуду бил. Все, брезгуша, рылся-разбирался. Суп не понравится, он тарелку вместе с супом к порогу. Она мне поплакалась, я и посоветовала: «Он бьет, и ты бей!»

Вот сидит он за столом — бряк об пол тарелку. Она схватила другую: «Ты бьешь, и я буду!» И с маху вдребезги.

Тоже, как рукой сняло, — и суп ест, нахваливает, и тарелки целые.

Старики

У меня машинка «Зингер» была. А стало полегче с деньгами, купили электрическую. Рукой не крути, узоры можно вышивать. Пальто стала подрубать — заело. Не идет. Притащила из чулана старую. Вставила. И что ты скажешь — протаранила! Тогда я ее смазала, вроде как в благодарность. Нет, думаю, парень, рано стариков браковать!

Вот заметь, как старики ходят и как молодые. Хотят дорогу спрямить, на угол срезать. Обходить далеко, неохота. По следам заметно, много раз совались на прямушку. Это молодежь. Все быстрей хотят. Туда-сюда, вкривь-вкось.

А старик рассчитает, свернет с одного места и пошагал. А те, кто раньше дергались, и устанут больше и ведь все равно за стариками пойдут…

Нюра

О сестре своей, Нюре, расскажу. Детям я писала, что болела она, а ведь другое было…