Земля шорохов. Поместье-зверинец

Я всегда питал слабость к семейству свиней, а против поросят просто не мог устоять, и поэтому через пять минут Хуанита была моей за цену, вдвое большую ее действительной стоимости с финансовой точки зрения, но в сотню раз меньшую, если иметь в виду ее обаяние и прочие личные качества. Она была покрыта длинной, довольно жесткой, сероватой шерстью, а от углов рта вокруг шеи у нее шла ровная белая полоса, которая придавала ей такой вид, словно она носила итонский воротничок[33]. У нее было изящное туловище, вытянутое рыло с прелестным вздернутым пятачком и тонкие хрупкие ножки с точеными копытцами величиной с шестипенсовик. Походка у нее была изящная и женственная, ножками она перебирала так быстро, что ее копытца стучали мягко и дробно, как дождевые капли.

До смешного ручная, она обладала самой милой привычкой даже после пятиминутной разлуки здороваться так, словно не видела вас долгие годы и все эти годы для нее были пустыми и серыми. Радостно взвизгивая, она бросалась навстречу, терлась носом о ноги и буквально упивалась встречей, нежно похрюкивая и вздыхая. Райская жизнь, по ее представлениям, наступала тогда, когда вы ее брали на руки, нянчили, как ребенка, и почесывали ей брюшко. Она лежала на руках, закрыв глаза, и в восторге постукивала маленькими зубками, словно миниатюрными кастаньетами.

Очень ручных и наименее шкодливых животных я по-прежнему держал в гараже на свободе. А Хуанита вела себя словно благовоспитанная дама, и я разрешил ей тоже бегать по всему гаражу, запирая ее в клетку только на ночь. Забавно было смотреть, как Хуанита ест — она зарывалась рылом в большое блюдо с едой, а вокруг толпились самые разные твари — кариамы, попугаи, карликовые кролики, пенелопы, которым хотелось поесть из того же блюда. Хуанита вела себя безупречно, она всегда оставляла другим много места возле кормушки и никогда не злилась, даже если хитрая кариама выхватывала лакомые кусочки из-под самого ее пятачка. Только раз я видел, как она вышла из себя. Это случилось, когда один из самых глупых попугаев, придя в крайнее возбуждение при виде блюда с кормом, слетел вниз с радостным криком и сел Хуаните прямо на рыло. Ворча от негодования, она стряхнула его и загнала в угол. Он кричал и трепетал, а она, постояв над ним, угрожающе лязгнула зубами и вернулась к прерванной трапезе.

Устроив всех новых животных, я нанес визит Эдне, чтобы поблагодарить ее за внимание и заботу, которую она расточала обитателям гаража во время моего отсутствия. Я застал ее с Хельмутом у громадной кучи мелкого красного перца, из которого они стряпали соус, изобретенный самим Хельмутом. Эта пища богов, добавленная к супу, с первого же глотка сдирала кожу с нёба, но придавала блюду вкус совершенно неземной. Я уверен, что любой гурман съел бы, постанывая от наслаждения, даже старый башмак, сваренный и приправленный этим соусом.

— А, Джерри, — сказал Хельмут, бросаясь к бару, — у меня есть для тебя новость.

— Вы хотите сказать, что купили новую бутылку джина? — спросил я.

— Ну, это само собой, — улыбаясь, сказал он, — мы знали, что вы возвращаетесь. Я о другом… Известно ли вам, что в конце недели начинается время отпусков?

— Да, ну и что?

— А это значит, — сказал Хельмут, непринужденно и весело наполняя стаканы джином, — что я могу взять вас с собой в горы Калилегуа на три дня. Как вам это нравится?

Я обернулся к Эдне.

— Эдна, — начал я, — я люблю вас…

— Ладно, — покорно сказал она, — но я хочу получить гарантию, что пума не выскочит из клетки.