Зелёные глаза

От протоки уходил небольшой заливчик. В нём нагло плескалась какая-то рыба, и судя по характеру всплесков, явно не гольяны. Найдя узкое место в самом начале острова, мы перебрались на другой берег. Бросив на произвол свой лагерь, мы перешли по тонкому стволу дерева на высокий бережок и оказались словно в дебрях Амазонки. Из-за густого леса шум реки уже не был таким сильным, в лесу орала какая-то птица, а к самой воде подходили следы зверей.

Я вопросительно посмотрел на Лёху. Тот, как будто не замечая следов, наживил своего червя и забросил его в свободное от водорослей место.

– Это козы дикие, – пояснил он, заметив мой немой вопрос. –Наверное у них здесь водопой. А может они через остров на другой берег переплывают.

Я удивился догадливости и рассудительности друга и тоже закинул удочку. Уж эту я из рук вообще не выпущу.

На удивление, оба поплавка замерли, и мы, затаив дыхание, стали ждать. Появились комары. Странно, что до этого мы даже не замечали их.

– Хорошее место, – себе под нос пробурчал Леха. – Обычно, где козы на водопой ходят, тигр свои засады делает.

От этих слов меня словно облили кипятком.

– Так что же ты сразу не сказал? Может, он сейчас сидит в кустах и караулит нас.

Лёха посмотрел на меня, как на идиота.

– Ты что, козел, что ли? У тебя же нет рогов.

Я слабо понимал своего друга, и его спокойствие добивало меня еще больше. А Лёха преспокойно убивал на своей загорелой шее комаров и следил за поплавком.

– Козы придут только ночью. Днем они в сухой траве или в орешнике.

– Это почему?

– Это же козы! – Лёха не мог понять, почему я такой тугодум. – Они же всего боятся. А в орешнике им всё слышно.

– Это получается, что ночью может тигр прийти?

– Запросто. – Лёха сделал серьезное лицо и потянул носом, уже до отказа забитым соплями. В моем носу тоже появились признаки детской болезни.

За пять минут ни один поплавок так и не шелохнулся. Но после гольяновой лихорадки это было как бальзам на наши истерзанные души. Где-то в зарослях травы по-прежнему плескалась рыба и не обращала на наши крючки никакого внимания.

Вдруг Лёхино перо легло на воду. Это было в диковину, не по-рыбьи как-то.

Лёха глянул на меня, пожал плечами и неуверенно потянул удочку. Из воды появилось какое-то чудовище размером чуть больше ладони с выпученными от удивления и негодования глазами.

Пока я разглядывал рыбу, Лёха уже разрывался от смеха.

– Пошли отсюда. Это же бычок.

– Какой бычок? Ротан, что ли?

– Вроде того.

– Лучше уж гольянов. Те хоть клюют правильно.

– Вот заглотил! Как я теперь крючок вытащу? – обиделся на бычка Лёха.

Я взял бычка в руку. Бычок ещё больше растопырил свои и без того широкие жабры, напоминая мне чудо-юдо морское.

– А если бы они вырастали, как акулы?

– Ну, уж нет. – Лёху аж передернуло. – Самая пакостная рыба. Она всю икру сжирает.

– А я думал, что ротаны только в озерах живут.

– Ну, куда там. Раньше их не было на Хору. Вот за последние пять лет появились.

– А почему?

– Не знаю. Наверное, вода потеплела. – Лёха смотал удочку, оставив бедную рыбу подыхать на земле.

– Выпусти. Не видишь, просит.

На мою реплику Лёха удивился еще больше, чем когда поймал бычка.

– Ты думаешь, он сдохнет? Ты что! Он без воды, особенно в таком лесу, как рыба в воде. Ночью роса упадет или дождь.

– И что, думаешь, доползет?

– Конечно.

– Ну и сволочь.

– Ещё какая!

Оставив бычка помирать от скуки, мы вернулись в лагерь. Костер уже едва дышал, но где-то в серединке ещё тлели угольки.

Пока мы раздували огонь, мне послышалось, что снизу идет моторная лодка. Но не так, как обычно, а под самым берегом. Нам не хотелось соседей, и мы завалились вокруг костерка, а густые деревья скрывали наше логово очень хорошо.

Настало время готовить уху. Лёха поднаторел в ловле гольянов и мелких уже не брал. Я только принимал их и заменял, выпуская из котелка самых мелких. Некоторые были размером почти с ладошку. Подумаешь. Гольян тоже рыба. Только чистить долго. Я принялся потрошить бедных рыб. Их ждала печальная участь быть съеденными. Хорошо, хоть не заживо. Хотя им от этого, наверное, было не легче. И чего им не жилось в своей воде? Резвились бы, ели бы мусор подводный, жирок нагулилвали. Нет же! Подавай им червяка! А бесплатный червяк – это все равно что бесплатный сыр.

Готовлю приправы. Для ухи приправа – едва ли не самое главное. Это и запах и аромат.

Отправляю Лёху чистить картошку.

– Ты ничего не замечаешь?

Лёха жмёт плечами, но явно и его что-то беспокоит.

– Вот и я чувствую, а понять не могу.

Смотрю на Лёньку. Он сидит в одних трусах, уже сухих, в майке и чистит картошку. Свои сапоги я тоже скинул. Чего зря париться, только ноги портить. И тут меня осенило: комаров же нет, вообще нет. Да такого не должно быть, просто не может такого быть. Мы же в самом сердце уссурийской тайги. Джунгли!

– Слышь, Лёнька. Куда все комары делись?

Тут и Лёха просиял. Дошло, наконец.

– Не к добру.

– Сам знаю.

Оглядываю небо. Серое. Как бы не задождило. Тогда плакала наша ночная рыба и рыбалка. Даже река притихла как-то.

– Знаешь, чем отличается уха от рыбного супа?

Лёха сморщил лоб:

– Спроси что-нибудь полегче. А чем?