Зефир

Они сели напротив друг друга на бетонный пол, не метенный с неизвестно какого года. Балкон был такой маленький, что Илии пришлось вытянуть ноги вдоль ног Деметриуса. С трех сторон их окружала кромешная тьма, типичная для Ровенны, где уже к часу ночи частенько отключали все уличные фонари. Свет проникал только из комнаты, чуть разбавляя темноту, но все же был недостаточно яркий, чтобы обеспечить зрению четкость, которая сейчас бы вызвала лишь раздражение. Ночная прохлада была сама нежность. Во всем этом в сочетании с пивом и сигаретами был определенный уют.

Деметриус рукой сорвал с бутылки металлическую крышку. Илия попытался повторить, но только ободрал ладонь и протянул свою бутылку Деметриусу. Они прикурили по сигарете. Илия в своей измотанности уже ощущал себя несколько пьяным. Втягивая и выдыхая дым, он рассказал про адвокатшу, звонок Гайи, все последующее, и Деметриус заявил, что Гайя должна быть уволена.

– Если это все, что она делает, чтобы подняться, то от нее нет толку.

Илия вспомнил, как всю неделю она ограничивалась подачей кофе, даже не пытаясь вникнуть в обязанности секретаря, и не стал ее защищать.

– Что с Лизой-то делать будешь? Вернешься к ней? – спросил Деметриус.

– Я не знаю.

– Но, кажется, и разводиться тебе не хочется.

– Я бы, может, и вернулся, – неожиданно признался Илия. – Но не знаю, что из этого получится. Во мне столько яда. Буду говорить ей гадости, обижать. Боюсь, сделаю ей еще больнее. Хотя я уже думаю, что для меня самого было бы лучше вернуться… – Илия залпом допил бутылку и протянул Деметриусу следующую, чтобы тот открыл ее. – Я всегда завидовал тебе. Хотел бы я быть таким, как ты. Делаешь что хочешь. Не задумываясь о чувствах других людей.

– Но я задумываюсь о чувствах других людей, – удивленно возразил Деметриус. – Ты знаешь, почему мы подружились?

– Потому что тебе нравится пить и играть в видеоигры.

– Обычно я не играю в видеоигры. Я правитель этой страны, видишь ли. У меня есть обязанности. Не знаю, как я разгребу последствия этой недели, когда я так забил на все.

Илия моргнул.

– Что?

– Помнишь сентябрь? Ты разъехался с Лизой. Еще не ходил такой смурной и мрачный, как потом, но в тебе уже что-то сдвинулось. Эфил бросил как-то, что, мол, вытащил бы кто-нибудь тебя выпить, заодно бы разведал, что у тебя в голове творится. Я и подумал: а чего бы мне не разведать? На следующей неделе мы с тобой так ужрались в архиве, что нам пришлось лечь спать прямо там. Начал я за тобой потихоньку приглядывать. А ты все съезжаешь и съезжаешь. И тут в начале лета Эфил мне заявляет, что вот так люди и вешаются. С тех я уже не мог это расслышать.

– У меня никогда не было суицидальных намерений, – почти искренне возразил Илия, но в действительности он не знал, куда бы свернул ход его мыслей, не будь рядом Деметриус с его навязчивостью и беспардонностью, переключающий его на мысли об убийстве. – То есть ты хочешь сказать, что пытался поддержать меня, Деметриус? Поэтому начал навязывать свою компанию?

– Ну да. Чтобы ты типа не грустил или вроде того.

– А зачем ты мне наплел, что от работы бегаешь?

– Ну, это же невежливо, сказать: «Слышь, я тут понаблюдаю за тобой, а то ты поехавший, еще натворишь чего».

Илия ошарашенно молчал.

– Почему все считают, что у меня сопереживания как у табуретки? – возмутился Деметриус и щелчком отправил сигарету с балкона, проигнорировав ржавую кофейную банку, заменяющую пепельницу.

«В основном потому, что у тебя сопереживания как у табуретки», – подумал Илия и заткнул себе рот сигаретой.

– Помнишь те времена, после Долины Пыли? Когда ты пришел за нами. Ты был не то чтобы намного старше нас.

– Медведь опасался, что с тобой возникнут проблемы, ведь о твоем поведении уже тогда все были наслышаны. А в куль не свяжешь, все ж сын правителя. Решили, что кому-то ближе к тебе по возрасту будет проще с тобой договориться, поэтому отправили меня, хоть у меня и не хватало опыта.

– Они выбрали тебя, потому что тебя все любили, потому что считали, что ты понравишься даже мне. Помню, как, вытащив нас, ты выслушивал все дерьмо по кругу, и кругу, и кругу, каждый день заново, просто чтобы нас отпустило до вечера. И тебе никогда не было наплевать. Я тогда в целом паршиво относился к людям, но про тебя подумал: «О, а этот славный парень». Ты помнишь? Эфил был как доской по башке стукнутый.

Илия с такой легкостью мог восстановить в памяти Эфила-подростка, рассказывающего о своих злоключениях монотонным голосом и с трясущимися руками, как будто видел его вчера, хотя прошло почти два десятка лет. Между синеглазым хрупким мальчиком и тем вечно спешащим как на пожар, отрывисто говорящим человеком, которым советник стал, казалось, не было никакого сходства. Кроме неугасимой и носящей явно патологический оттенок страсти к Деметриусу, конечно.