Заземление

Удивительно, но всё осталось, как и прежде. Никто и не думал бросаться на них. Обитатели комнаты, как ни в чём не бывало, продолжали раскладывать пасьянсы на кровати, флегматично закусывая сушёными яблоками. Странные шестиугольные карты изображали шестерёнки, гвоздики и неведомые механизмы.

– Это Окто пришла, – прокомментировал один из парней, обращаясь к коротышке, сидящему на окне.

– О, госпожа Окто! – с подоконника сорвался юркий паренёк с торчащими передними зубами. Увидев его лицо, спрятанное за толстыми роговыми очками, Нери ещё сильнее укоренился в уверенности, что не одна Венена существует здесь в виде дубля. Паренёк с потока – объект постоянных шуточек и насмешек – тоже просочился в незнакомый мир. Только выглядел он здесь куда более деловито и самоуверенно. – Что привело тебя сюда, да не одну?

– Времени рассусоливать нет, – рядом с Лачино Венена казалась телеграфным столбом. – Спрячь нас!

– Спрятать? – Лачино, приоткрыв рот, стал похожим на кролика.

– Именно! – Венена подпрыгнула от нетерпения. – Ну, чего ждёшь-то ты?!

– А, чёрт с вами! – Лачино приподнял покрывало, обнаружив тёмную щель под кроватью. – Ныряйте, если крыс не боитесь!

– Пошли, – Венена подтолкнула Нери в спину. – Ты первый. Ну, скорее!

– Тише, – прокомментировал Нери, опускаясь на пол. – Твой голос за километр слышно.

Оттолкнувшись, Нери подался в тёмный угол. Низкая перекладина больно шаркнула по спине, задрав рубашку. Серые нити паутины повисли на рукавах, вперемешку с пылью. Захотелось чихнуть. Нери зажал нос, подавляя предательские порывы, и подтянулся на локтях, втискиваясь в тесное пространство. Ноги Венены настойчиво пихнули его в бок, чуть не выдавив возмущённый возглас. Девушка оказалась проворнее. Мгновение – и она уже прижималась к нему в темноте, провонявшей пылью и отходами крысиной жизнедеятельности. Снова пахнуло крепким перегаром, но Нери пришлось проглотить возмущение. У него ещё будет время почитать Венене нотации. По крайней мере, Нери очень на это надеялся.

Покрывало опустилось, отрезая узкую световую линию. Тьма вокруг стала непроглядной и густой.

И точно в тот момент, когда световая нить растаяла, дверь в комнату распахнулась.

5

Полы коридора стрекотали досками, угрожая проломиться под каблуками. Стены давно потеряли цвет, хотя местами проглядывающие фисташковые пятна намекали на то, что они некогда были окрашены. Одним Покровителям известно, кто и зачем строил это здание и когда оно стало перевалочным пунктом между Первым Холмом и остальной частью Сердца Земли.

Из кухонного отсека в тупиковом конце доносились голоса, стук посуды и плеск воды. Кантана развернулась на цыпочках и разочарованно выдохнула. Воздух отозвался едва уловимым колебанием. Возможность проплакаться в тёмном углу свелась к нулю. Придётся двигаться к выходу.

Платье зашуршало, собирая щепки. Кантана едва отчистила его после приключений в Пропасти и на Пути. Ткань снова обрела густую черноту, но бархат потерял лоск новизны. Радовало лишь то, что вряд ли теперь кто-то будет следить за цветом и качеством её нарядов – на Первом Холме не уделяют внимания подобным мелочам. В конце концов, одежда не определяет человека, и в этом местные правы.

Светлая мысль, наконец, разбавила печаль. Завтра она сможет облачиться в фиолетовое, как всегда хотела, и никто не посмеет возразить! Догадка была тонкой, как паутина, хрупкой и невесомой. Чем не повод для радости? Вот только веселиться совсем не хотелось. Кантана прикусила губу, проглотив всхлип.

Перед глазами воскресли улицы Девятого Холма, опалённые стылым солнцем. Кто скажет теперь, что с мамой всё в порядке? Не сжимается ли ночами её сердце от тоски и невозможности изменить настоящее? Кантана без труда отпустила бы мысли о доме, если бы знала, что Анацеа не жалеет о ней. Увы, догадки диктовали обратное. Кантана видела лицо матери сквозь километры леса и пелену забвения. Анацеа, конечно, держится и не позволяет слезам взять верх. Разве что, поджимает губы и прячет глаза чуть чаще. Но не нужно быть Покровителем, чтобы понять, какая боль прожигает её душу. Её отголоски дрожат на кончиках пальцев, темнеют кругами на веках, морщатся в уголках рта… Если бы только попросить у Покровителей пару секунд, чтобы прижаться к её груди, как в детстве!

Перешагнув высокий порожек, Кантана остановилась у дверей. Взору открылся покорёженный забор, гуща соснового леса за ним и убегающая прочь дорога. Дорога на Девятый Холм. В то место, которое она называла домом. До вчерашнего вечера.

В груди защемило. Снова вспомнилось лицо мамы: безмятежное, ледяное и усталое. Тоска по дому исказила чувства, превратив оттенки реальности в серое пятно: даже страх четвертования уже не имел веса. Бремя непосвящённости казалось теперь лишь мелкой неудачей, разногласия – временными трудностями. Захотелось сорваться с места, обернуться птицей и унестись прочь. Туда, где всё знакомо с детства, как линии на ладонях. Почему, ну почему никак не оставляет мысль о том, что не вышла из тумана, а умчалась лишь глубже?