Завтрашний царь. Том 2

Да ладно, какие помогатые. Три дня туда, если сильно свезёт. Три обратно… ну, два – длинноногим парням на резвых беговых лыжах. Столько продержаться голодному, взаперти? Он не стал припасы делить, вот они все на санках, полстью покрытые. И это понятно. На тощее брюхо ей вовсе никуда не дойти. А так… хоть призрак надежды.

Девочка подняла совню. Вколотила железко в снег. Вдруг оголила руку, сунула в ворот, вытянула мятый платок… повязала на древко. Материна памятка заплескала синим крылом, обозначая неотвратимость ухода. Стало одиноко и страшно.

– Дяденька… я скоро…

– Ага, – сказал Косой и вдруг рявкнул по-настоящему жутко: – Пошла с глаз, семя крапивное!

И бросил ледышкой. Чуть не попал… наверно, глаз прищурить забыл.

Рабыня неловко нацепила алык. Подвязала потяг узлом, которому научил Хобот. Затянула на валенках юксы снегоступов Косого, ох широченных, ногой за ногу спотыкнёшься! Оперлась на каёк… Будь что будет! Она вернётся, она живая дойдёт. А не дойдёт… Всё краше, чем вхолостую торчать у дыры, слушая, как он матерится внизу.

«Будет то, что будет, даже если будет наоборот».

Она вздрогнула:

– Что?

«Так у нас говорят».

Погибший дикомыт стоял возле санок, глядя на север. От его ног, обутых в чуть золотящиеся сапоги, вспышками уносились следы. Р-раз! – и как будто незримый бегун обмакивал ноги в огонь. Следы держались несколько мгновений. Пропадали… Р-раз! – и к северу катилась новая вереница.

– Это что?.. – прошептала девочка.

«Это путь, ставший для меня заповедным. Там наш дом. Может, там ещё помнят о нас…»

Она догадалась:

– Ты просишь, чтобы я… Весть снесла?

И услышала вместо ответа:

«Ты правда так хочешь выручить сына измены?»

У неё глаза заблестели, как в трясовице. Слов не было, девочка смогла только кивнуть.

«Тогда послушай совета. Беги быстро… да не туда, куда он велел. Вверх сворачивай. Не спи, не стой. Может, поспеешь…»

И растаял, ничего не добавив. И следы больше не загорались.

А ты озирайся одна в густеющих сумерках, выбирай, как поступить.

По щучьему велению

Сутки спустя Крагуяр переделал уже все дела, какие мог выдумать, спасаясь от стужи. До последней чешуйки собрал древнюю ржавчину, найденную девчонкой. Опрятно сложил под стеной, потому что негоже доспеху валяться раскиданным. Как бы он здесь ни оказался, этот доспех.

«А правда – как?»

Полководец, одержавший победу у переправы, мог на радостях поднести добычу благосклонной реке. Так Сеггар отдал Кияну шлем Ялмака, его знаменитый топор и броню с нарамком, помеченным Гуляевой стрелой.

«Кто в здешних местах кого побеждал?..»

Тут наверняка проходил Ойдриг, воевавший Левобережье. Правда, громких побед не уносил. Потом ещё были Ойдриговичи, посягавшие на Коновой Вен…

Крагуяр даже улыбнулся, хотя мороз уже проник под тёплую харю и лицо трудно складывалось в улыбку. Про Ойдриговы походы и в особенности про то, отчего в Шегардае северные ворота именовались Позорными, любил петь Незамайка. Уж он сейчас изрядную дразнилку сложил бы…

Крагуяр вспомнил парнишку, рвавшего на гуслях железные струны. Вспомнил тележный голос, столько раз отрицавший отчаяние, боль, саму смерть. Вот он, Незамайка, рядом стоит. Сосредоточенный, в кольчуге Крыла, знатно расставленной у хорошего кузнеца. С гуслями наготове. С мечами, наконец-то попавшими в нужные руки. С дикомытскими косами из-под бармицы андархского шлема…

Потом на плечо северянину вспорхнула смелая птаха. Комочек алого пуха знай щебетал, высвистывал Незамайкины голосницы. Крагуяр понял, что начал сползать в погибельный сон.

«Ну вот зачем чуждался тебя, брат, пока бок о бок снег уминали? В Сегде на одной лавке умудрился прожить как с неродным. Разговорился по-братски только на росстанях, почему? Свои болячки лелеял, а то вдруг пройдут? Зато теперь что ни есть без торга бы отдал…»

Губы, потрескавшиеся от стужи, растянула усмешка.

– Гусли-то доделал, царевич? – вслух спросил Крагуяр.

Ледяная домовина не отозвалась даже эхом. Лишь ветер посвистывал на зубьях пролома. Снег сыпался вниз ленивыми горстками. Вот бы сейчас метель вроде той, что недавно дала напужку сегжанам. Беда только, подобные бури две кряду не налетают…

Крагуяру не хотелось вставать со снежного бугорка, к которому успел прирасти кожух, но он всё-таки встал. Покряхтел, с трудом разминаясь. Подтащил ледяные осколки, начал сооружать над чужими доспехами что-то вроде гробницы. Руки не гнулись, меховые рукава казались худыми, как простое портно. Мороз проницал одежду, высасывал телесную греву. Движения становились всё медленней, всё ленивей.

«Почему у одного Доля кругла, бела, щедра, как молодая купчиха? А у другого тоща и глупа и вместо благого дородства – тряпьё, набитое под рубаху?»

Крагуяр снова сел, понимая, что вряд ли встанет.

«Рождался – ничего к люльке не принесла. Пока жил – знай смотрела, что б откроить. Незамайка подвигом увенчался, я сдуру покалечился. Он о троне помышляет, а я? Шёл, шёл, в омут канул. Сказать кому, засмеют…»