Завтрашний царь. Том 2

Кербога покачнулся при мысли о ночёвке в болочке, колеблемом ударами ветра. О сквозных струйках, сочащихся под бока… Однако буря, грозящая сдуть зеленец, всех роднит и сближает. Даже верных с неверными.

– Тебе, скоморошек, путь-дорожка кругом деревни, – удобрился местнич. – В купецкие ворота стучи смело, там пустят.

– Благодарствую на берёге, гостеприимец…

Кербога чужими пальцами натянул куколь, побрёл обратно к возку. Кованые снегоступы, изобретение Конового Вена, клацали по мокрому льду.

В давние дни облака пеленами легли,
Мглой повивая разверстые раны Земли.
Тяжек под ними простой человеческий путь.
Скоро ли нам доведётся в тепле отдохнуть?

– Вставлю, пожалуй, в песню какую-нибудь, – бормотал Кербога, ведя послушных быков вдоль края тумана. После стояния перед запертыми воротами сугробы казались особенно непролазными.

Как ни тщись, а клонят долу
Зимы, отданные полю.
Полно странствовать, дружок!
Брось-ка в землю корешок!
Неизбежен этот час…

Но не здесь. Не в этот раз, – бубнил Кербога, привычно облекая всякую мысль в склады скоморошьего сказа. Проскочить «купецкие» ворота он не боялся. К ним наверняка вёл такой же сход, вырубленный в снегу.

Когда пришло время вновь снимать лапки и одолевать туман, Кербогу уже ждали. Кованые полотна тяжело скрипели, распахиваясь навстречу. С ними управлялся красавец-парнище: косая сажень, юношеская борода, раздвинутая широкой улыбкой. Доброму молодцу помогал хроменький отрок. Ребята показались Кербоге братьями, занятными и забавными, особенно старший. Быки напряжённо фыркали и пыхтели, вытаскивая жилой возок по голой земле.

Могучий детинушка вдруг шагнул к скомороху:

– Давай пособлю, дядя Кербога.

Скоморох вскинул голову. Он не называл здесь своего имени. Кто? Какими судьбами?..

Окающий северный говор при рдяной андархской гриве – дикомытскими косами по плечам! Что-то зашевелилось в бездонной памяти сказителя… Парнище уверенно погладил тёплый нос пристяжного, взялся за круто выгнутый рог, улыбнулся шире прежнего:

– А то вы с дедушкой старые, а девка соплива.

…И полыхнуло! Житая Росточь… двое мальчишек, выбежавших помочь с оботурами… Чёрный свинец и жарое золото. Бесценные камни верилы, огненный, переливчатый мёд…

Кербога всплеснул руками и вновь спутал имя, наделив парня более, по его мнению, подходящим:

– Сквара! Опёнок!..

Улыбка померкла.

– Меня Светелом люди хвалят, дядя Кербога. А если по-воински, то Незамайкой.

«По-воински?..» Кербога в свои годы был ещё статен, на силу не жаловался. Обидчиков, случалось, отваживал своеручно. Но на прежнего мальчонку лишь стоило посмотреть, и взгляд сам дорисовывал шлем, кольчугу, кованые нарамки.

– Ну ты вымахал, ребятище, – только и повернулся проворный скомороший язык.

Кажется, мальчишескими, распахнутыми миру остались одни глаза. Да и в тех, глубоко на дне, залегло что-то…

Суровое. Страшноватое. Не замай!

За козлами скоморошни откинулась полсть, высунулась длинная белая борода.

– Дедушка Гудим! – обрадовался Светел. И спохватился: – А что пиявицы рыжей не видно? Арелы? Здорова ли?

Кербога вздохнул:

– Отдал я Арелу…

– Нешто жениху? Живой, значит, объявился? Этот… как его… Йо…

– Не жениху. Я тебе потом расскажу.

Возок втянулся в ворота. Подоспевшая Геррикова чадь вернула створки на место, заложила бревном. Открылась дверь скоморошни, наружу выбралась девка. Высокая, темноволосая, гибкого стана даже шубка не прятала. Девка держала руки в рукавах, озиралась с надменьем царевны, забредшей в собачник. Среди прочих и Светел удостоился короткого взгляда. Это, мол, ещё что за пендерь лесной?

– Самого отколь к мораничам занесло, дядя Кербога? Далеко ли путь держишь?

– Далеко, ребятище. В Шегардай.

Тремя днями позже Светел, зацелованный на прощание всем купеческим семейством, подчалил лёгкие саночки к ходкой скоморошне Кербоги.

Отдохнувшие оботуры взрывали копытами снег, нюхали воздух. Левобережье накрыло обширным хвостом тепла, походники до времени спрятали тёплые хари, а кичливый дикомыт – где ваши раки зимуют, мы весь год живём! – даже куколь сбросил на плечи.

На выглаженном бедовнике не нужно было тропить. Усердные быки шагали без понуканий, сани плыли, как лодка. Скоро дед Гудим совсем оставит вожжи, вытащит дудочку. Начнёт играть песни, вплетая в попевки невнятные стороннему уху приказы: левей, правей, подналяг!

Светел и Кербога шли подле саней.

– Когда всё ладно, я начинаю думать, будто струсил впустопорожне, – негромко рассуждал скоморох. – Но они же могли… всё, что заблагорассудится… понимаешь? И над ними больше нет Ветра, чья тень нас хранила… Дочь, сказали, красавица… А я, отец, бессильный стоял. Знал бы ты, ребятище, что я тогда пережил!

Светел глухо отмолвил:

– Знаю, дядя Кербога. Ещё как знаю.