Скоморох покаянно вздохнул. Жог Пенёк! Сильный, гордый, счастливый отец двоих сыновей… всего через год изникший от горя и унижения.
– Я не ведал судьбы Жога, но помнил, как надрывалась его душа. И тогда мне показалось: лучше уж струсить.
Светел встряхнулся, повёл плечами, послушал, как тянется кожа возле лопатки.
– Думаешь, у Шарапа этого ей меньше угрозно?
– Ватага Шарапа в самом Выскиреге играла, праведных радовала. О том у них и грамотка жалованная есть.
– А сам Шарап? Не возмечтает? На кудри рыжие не заглядится?
– Певчим голосом заклинался…
– Клятвы разные слыханы, – буркнул Светел ревниво. – Арела мне сестрёнка названая. Полсловечком пожалуется, лиходею голову оторву.
Прозвучало так обыденно, что Кербога поёжился.
Уже мало что напоминало о близости зеленца. Возок покачивался, осторожно спускаясь в речную ложбину, когда Светел насторожился:
– Кричат, дядя Кербога.
– Кто ещё?
«Котляры! Лихарю песня не полюбилась, кару назначил…»
Светел прислушался, удивился:
– Ишь… Павага бежит.
Шапка жёлтых кудрей была далеко различима. Красавец-плотник поспевал на беговых лыжах, махал рукавицей:
– Эй! Дикомыт…
– Да ну, – обрадовался Светел. – Со мной, что ли, не обо всём рассудил?
Кербога был жрецом. Люди могли его распоясать, но внутреннее зрение осталось при нём. Он видел Павагу вспышкой, то искристой, то мутно коптящей. Светела – ровным пламенем, дыханием солнечной мощи. Кербога видел когда-то подобные пламена… наитие кончилось, не позволив толком задуматься.
Павага перевалил взлобок, поднял кромками лыж пелену прозрачной куржи.
– Слышь, дикомытище…
– Ну?
Светел стоял спокойно и прямо, даже юксы сбрасывать не спешил. Кербога ждал схватки. Плотник, переставляя длинные ирты, подобрался этак бочком.
– Вот, – похвастался он. – Лыжи твоего дела испытываю.
– И каково?
– А таково, что лучших нам не видать. А ещё дед Щепка мне, топор направляя, твою тайну открыл.
Светел качнулся с ноги на ногу. Разговор о тайнах ему не понравился.
– Это какую?
– Будто бы ты, по обычаю злого Правобережья, противно закону Владычицы взялся гусли строгать.
– Твоя правда. Взялся.
– И уже играл бы, ан вот не дали тебе добрые люди упористого дерева на лежак под шпенёчки!
– Не дали, – медлительно кивнул Светел. – Вы, сегжане, в заветах неукоснительны.
– Вот и отбегай подале от нас со своими глумами да потешками! – Павага говорил громко, с напором, смотрел Светелу куда-то мимо левого уха. – Нам в Сегде мирские песельники без надобности!
Обличая, он стаскивал с плеч верёвочные лямки, державшие за спиной что-то не очень большое, продолговатое, замотанное в рогожу. Сняв, бросил свёрток на снег между Светелом и собой. Прыжком развернулся на лыжах – и удрал обратно за взлобок. Лишь куржа повисла в воздухе, медленно опадая.
Светел хмыкнул, поднял оставленное. Развернул.
В руках у него была толстенькая буковая дощечка. Красноватая, отменно твёрдая.
– Как много повсюду хороших людей, – дрогнувшим голосом выговорил Кербога. – Даже здесь, где нам ворота открывать не хотели!
– Ага, – сказал Светел.
Далеко в холмах ухнуло, загудело: пришла в движение плотная шапка снега, нанесённого бурей. Порыв ветра ощутимо толкнул скоморошню, спускавшуюся к замёрзшей реке.
Дорожная молитва
– А что невесел, ребятище?
Светел подкинул на ладони ком снега.
– Об ночь сон примстился, дядя Кербога.
– О как! Скажи, истолкую.
Вспоминать не очень хотелось, но чем ещё развеять тоску дальней дороги, если не разъяснением снов.
– Будто летал я…
– Летал! – восхитился Кербога. – И мне снилось когда-то, будто к солнышку воспаряю. Чем смутился, сын дикомытский?
– Гоньбу нещадную видел.
– Это не такой дурной сон, как думают люди. Просто знак: скоро доведётся о чём-то быстро решать. Будь готов не промедлить, но и не засечься… а то помело сунешь в печку, гуся в подпечье! Ещё скажи, сам угонял или тебя выстигали?
– Да я сверху зрел, дядя Кербога. Кто за кем, и ведать не ведаю.
Кербога гулко хлопнул рукавицами по мёрзлому кожуху.
– Может, тайный страх во сне объявился?
– Какой страх?
– Ты сам первый раз здесь идёшь. А ну заплутаем?
– Ещё чего придумай, дядя Кербога.
«Обошли дикомыта в лесу!» Светел не то чтобы назубок помнил сегдинскую круговину, но опознавался уверенно. Бывало, полдороги до Изворы одолевал с местничами. А дальше – речным руслом да промахнуться?
Снежный ком прыгал из ладони в ладонь. Туда, сюда, влево, вправо. Не одиннадцать топоров, конечно, но всё же. «Люди могут, а я?..»
– Так вот что за меледа у Арелы всё время в руках была, – под хруст снега под лапками сказал он скомороху. – Помню, то монетку в пальцах гоняет, то колобашки подкидывает.
Кербога терпеливо наблюдал за неловким скоком снежка.
– Я думал, дурак, в игрушки девка играется, – продолжал Светел. – Мы со Скварой пряли всё время, это дело нужное, а клубки лукать?.. Баловство!
– Люди тому баловству по семи годков учатся…
– Понял уже, дядя Кербога. Как сам руками испробуешь…
– Руки у тебя, парень, для оружия, не для кидков-бросков скоморошьих.
– Если б я всех слушал, кто мои руки судил, я бы тут с тобой не гулял.
Кербога спросил со смешком:
– Прясть-то не разучился?