Завтрашний царь. Том 2

На оплывшей горке песка, вынутого при рытье ямы, стоял купец. Не самый нарядный, просто из тех, по ком сразу видно – весь торг скупит, если захочет. До тла проконается на гусиных боях – и не дрогнув восстановит богатство. А за облюбованным товаром сиганёт с края земли и всех чертей там разгонит.

Он властно позвал:

– А ну, идите-ка сюда, чада Нетребкины.

Орудники сперва пошли, потом начали думать: а надо ли слушаться. Этот человек был явно привычен, чтоб ему отвечали, коли спросил. Воронята опасливо приблизились. Замерли, как шкодные робуши перед державцем.

– Вижу теперь: слава Матери не минуется.

В голосе звенела насмешка, но взгляд сверлил. Ребята сдёрнули шапки:

– На то воинский путь, чтобы матерям оборона была.

А у самих головы шли кругом и ноги не ощущали земли, и даже тучи как будто приподнялись, допуская в мир больше света. Купец вдруг спросил:

– Узнаёте?

Воронята снова насторожились: с какой стати им его узнавать? А он уже с открытой издёвкой глянул на двоих недоумков. Что-то слегка изменилось в лице… и на миг они вдруг узрели вора Трясаву, готового жаловаться и ныть. Вот дела! – мелькнул и пропал!

«Никогда нам такими не стать», – запечалился Гойчин.

«Когда-нибудь мы станем такими», – понадеялся Ирша.

– А то бы я вам, дуралеям, запросто объявился, – идя с ними прочь от нужника, продолжал купец. Жизнь под вечной личиной не легка и не радостна, тут ухватишь случай разговориться с братьями по котлу, пускай желторотыми. – Испытать надо же? Думаю, увидят меня? Увидели. Следом пойдут? Пошли. Скрутят? Скрутили… Ну да ладно. С чем господин наш Ветер за тридевять земель прислал?

Свет вновь придавило тёмными тучами. Орудники отвели взгляды:

– Он… отец наш сподобился поцелуя Владычицы…

Тайный моранич даже остановился, всё купецкое ухарство разом померкло.

– Вот же притча-невстреча!.. Сказывайте.

Ирша полез рукой в пазуху:

– Тут письмо…

Купец взял крохотный тул, но велел:

– Вашу повесть слышать хочу.

Речь держал Гойчин. Повествовал как есть, а куда денешься? Стало быть, привели отступника на расспрос, а Ворон взмутился. Дружка спрятал, сам в убёг бросился. Учитель со старшими в погоню… а на раскате…

– Помню я тот раскат, – проворчал сокровенный сиделец. И поддался чувству. – Кто теперь великий котляр? Не Лихарь же?..

– Он нашего господина с перебитой спиной обратно привёз и при нём сидел безотлучно. Отец наш перед смертью его на учительство благословил.

Купец кивнул, примериваясь, применяясь.

– А стенем ныне кто? Хотён?

– Хотён…

Гойчин потел, выверяя каждое слово. Ирша смотрел на поясной кармашек купца, где исчезло письмо. Что же они с побратимом доставили на Коновой Вен? Не нож ли под вздох весёлому Жогушке? И мужу с пронзительным взглядом, что стал ему за отца? И что делать, если вдруг так… и можно ли что-нибудь сделать…

– Добро, – сказал купец. – Ответ завтра возьмёте.

– Господин… – осмелел Гойчин. – Ты часто говоришь «вот же». И… Трясава-вор говорит. Неладно…

Сиделец усмехнулся:

– А я ждал, заметишь ли.

Ответное письмо

В последний день воронята скрытно держались у становища твержан. Если будет расправа, то прилюдная, громкая. Чтоб все видели, чтоб поняли, иначе зачем?.. Орудники не знали, успеют ли что-то заметить, какое там предпринять. Поди угадай, где сдвинется пола плаща, притаившего не дающий промаха самострел.

Кто свалится первым, даже не перестав улыбаться? Летень, в котором витязь чувствовался даже сквозь увечье? Жогушка, разбиравший под гусли новую песню?

И калашники не подмога. Нет у них того глаза… той выучки…

Воришка Трясава хотел глумливо и незаметно подбросить берестяную кобурку Гойчину в поясной кошель. Не вышло. Орудники, натянутые, как две тетивы, вертанулись с зарукавниками наголо.

– Стережёте? – легко догадался Трясава. И внезапно спросил: – Что, вправду настолько хорош был этот… Ворон ваш?

Гойчин сглотнул, задохнулся, прошептал:

– Всех лучше.

– Он явился причиной великого зла, – строго ответил сиделец. – Содеянного мы не исправим, но зло не должно стать больше, чем есть. Не следует расточать ту немногую славу, что дикомыт стяжал для котла. Вы верно смекнули: перст Владычицы указывает на семью, родившую отступника.

Воронята смотрели блестящими глазами. Два тайных воина, чьи ножи пока ещё годились резать хлеб, чьи мысли опытный Трясава читал, как письмена на берёсте.

Он чуть выждал и довершил:

– Знайте ещё: мне не велено торопить её руку, но вам следует кое-что помнить. Всякий день думайте, честь или бесчестье вы добываете для котла, потому что судьба этой семьи возложена отныне на вас.

Последним вечером воронята лежали в больших санях, среди тюков с рогожами, где было их спальное место. Лежали голова к голове, чуть слышно шептались.

– Может, убить его? – горестно предложил Ирша. Гойчин ответил не сразу, и вымесок завозился. – Мыслишь, не совладаем?

– А ты мыслишь, он тут один? – Теперь задумался уже Ирша, Гойчин же добавил: – Это мы с тобой, два пендеря, об руку по торгу бродили. Нет бы, примером, ты с людьми про Нетребкин острожок заговаривал, а я бы издали примечал, кто уши вострит…