Крик потонул в медленно слетающих хлопьях. Судьба обделила Мадана набатным голосом дяди, да и кому возвещать, кроме восьмерых витязей, порядчиков Новки и аррантских молодцев Болта. На самом деле Мадан обращался не к ним. Обряд Великой Стреты требовал объявить государя далёкому городу и, главное, Морскому Хозяину. Древен праведный род, но морцо древней, его власть старше, и оттого вернувшийся царевич здравствует ему первым.
Прорубь, где жертвовали Воркуну вступавшие на его лёд, к приезду молодого правителя расчистили, обиходили. Годится ли праведному ронять кусок лепёшки в ледяную дыру, как делали простолюды? Шегардайские трудники постарались изрядно. Теперь вниз вёл широкий, удобный сход с отлогими ступенями, застланными ковром. Прорубь стояла накрытая роскошным шатром, снег медленно садился на промасленную кожу. Внутри, озаряя войлоки и многоцветные ткани, горели жирники, заправленные чистым, не дающим копоти маслом.
Эрелис первым вошёл под кожаный свод, за ним сестра. Следом, пригнувшись, влез Сибир. Он нёс на деревянном блюде выскирегские калачи. Их вытащили из печного горнила под самый отъезд – и бегом, прямо с жара, вынесли на мороз, чтобы лишь сегодня отогреть горячими полотенцами. Калачи пышали, как только что испечённые.
Вода в зелёных ледяных берегах чуть заметно дышала, жила. Брат с сестрой преклонили колени, разломили калачи, отщипнули по кусочку.
– Тебе кланяемся, батюшка Воркун Кияныч. Вспомни нас, Хозяинушко, как мы всегда тебя помнили! Угостись во имя завета, что наш праотец Ойдриг с тобой положил!..
Эрелис держал над водой отломок калача, благоухавший пористой мякотью. В изумрудной глубине наметилось движение, свет заиграл на латных пластинах головы, на золотых ободках глаз. Открылась пасть, полная злых мелких зубов. Взяла угощение и скрылась, закрутив воду винтом.
Поднимаясь наверх, Эльбиз вела пальцем по ледяной стенке. Отмечала слои, следы оттепелей, снегопадов. Эрелис больше смотрел вверх, изучая внутренность шатра. Когда вышли наружу, двое бояр склонились перед царевичем, а их свитские ударили мечами в щиты.
– Приказывай, государь, – сказал Болт Нарагон.
Эрелис поднял его.
– Есть истина в том, что первыми здесь нас встречают знатные воины Андархайны… Я радуюсь твоему возвращению, славный пловец, и предугадываю усладу от повести об Аррантиаде.
– Даровитый песнотворец уже облёк мою скромную повесть красным складом, государь, и навострил гусли, готовый позабавить тебя, когда пожелаешь.
Нерыжень сразу утянула Эльбиз прочь: голубку Андархайны, полную кротости, не занимают беседы мужей. Эрелис обозрел почётный воинский строй, что-то для себя отмечая.
– Ты, Мадан, заботливо привёл из дальнего странствия всех порядчиков, что отрядил тебе праведный Гайдияр. Ни единого не потеряв, ты обогатился новыми людьми. Кто они?
– Это витязи воеводы Горика, государь. Я встретил их в дикоземье, обессиленных после неудачного боя.
Эрелис кивнул.
– Подойди, воевода Горик.
Молодой вождь подбежал и почтительно опустился перед ним на колено.
– Я знаю по именам всех воевод Левобережья, – продолжал царевич. – Или думал, что знаю. Твоё имя ново для меня. Откуда ты?
Горик смотрел исподлобья.
– Меня недавно стали звать воеводой, государь. Нас водил славный Ялмак, прозванный Лишень-Разом, но его знамя пало у Сечи.
– Не много чести уйти с поля, где погиб вождь…
– Никто из нас не бросил его, царевич. Неуступ отдал нам его тело и велел уходить.
– Неуступ прозорлив, – сказал Эрелис. – Он сберёг ваши жизни, чтобы вы присягнули моему человеку, а значит, и мне. У Сечи осталась ваша прежняя слава, но при вас мечи, чтобы стяжать новую.
У святой проруби шегардайские наследники пересели в открытые саночки, подаренные городом. Двое бояр пошли возле полозьев.
– Скажи, друг мой, – обратился к Болту царевич, – откуда происходит тот прекрасный шатёр?
– Я слышал, государь, его привёз из Устья некий торговец.
– Как намерены поступить с ним? Его уберут или оставят?
Боярин поклонился:
– Приказывай, сын державы, тебе воля.
– Тогда пусть над прорубью возведут прочную ледяную палатку, какие умеют строить в северных землях. Шатёр же вели отдать витязям, присягнувшим боярину Гриху. Я хочу, чтобы к ним вернулась братская ставка дружины, носившей имя Железной. Пусть, ища новой чести, не забывают о прежней.
Изящные и удобные саночки, увлекаемые обученными оботурами, легко скользили вперёд, наклонные копылья скрадывали неровности зимника. Когда Болт отошёл распорядиться, в ухо Эрелису тихо зашипела царевна:
– Дубина в ребро, Аро, это ялмаковичи! Они Крыла… они дядю Летеня…
Эрелис так же тихо ответил:
– Я должен править губой, не только своими людьми.
Царевна задумалась. Замолчала.
У росстаней, где от большака уходила дорога к Западным воротам, царевича и царевну встретило шегардайское священство.
Сквозь серую завесу снегопада сперва донеслось пение. Величественное, многоголосое.