Завтрашний царь. Том 2

В деревне у многоцветных ключей – сестрёнка Цыпля. И быть может, тётя Надейка. Всему женству в санках подарки. Яркие краски. Ножик дикомытского дела, гребень из красивой сувели, душегрея белого невесомого пуха. Гребень воронята отчаянно выторговали. Нож и душегрею – украли. Кража – грех, но мораничам воля, если ради Владычицы. А что ей любезнее подарков для сирых и обойдённых?

Цыпля испытает лезвие пальцем, глаз сощурит и размечтается: «Ужо встречу кое-кого!» Тётя Надейка проведёт гребнем по волосам и тоже станет мечтать, только непонятно о чём. Может, захочет на новой картине кому-нибудь точно такой в руку вложить. А тётя Шерёшка стукнет клюкой, разворчится, мол, её дело спетое, ей саван примерять, не обновки бесценные… потом отвернётся, сунется лицом в нежный пух, надолго умолкнет…

– Первый долг – Матери… и орудью учителя, – всё-таки вздохнул Гойчин, достигнув развилки.

И две стрелы продолжили прямой лёт, не поддавшись косым толчкам тетивы.

– Как не ходили никуда, – повёл носом Ирша, когда впереди замаячила плотная шапка тумана с воздетым перстом Наклонной башни.

Дозорные рассмотрели их издалека. Навстречу орудникам устремилась мальчишеская сарынь. С расспросами поперёд источника приставать не дерзали, зато своих новостей было хоть отбавляй.

– Пороша с Шагалой из Шегардая вернулись!

– Дочерь отецкую Владычице замолили!

– Песнь великую принесли, мы, певши, глотки понадорвали.

– Шагала холодницу покинул, а Пороша и ныне там, да на цепи.

– На цепи?..

Передний двор был весь в снегу. Ирша и Гойчин стояли с лыжами в руках. Орлиные перья на глазах опадали, оставляя гордых орудников ощипанными подлётками.

– За что?

– Урок своевольно исполнил.

– Малое орудье без благословения взял.

– Почёт денежный принял, да всё серебро в кружалах оставил, храму не поклонился.

– Сверх доверенных умений вознёсся.

– Учителю лукавить пытался.

– За то модеет теперь, особого покаяния ждёт…

Воронята переглянулись. Если Лихарь наглядочков не помиловал, к ним-то каким лицом обернётся?

И правда – будто не уходили…

– Ли… сте… Учитель где? – спросил Ирша.

– В книжнице с Беримёдом.

– Мы тот раз уж пол мыли в ней, мыли, еле оттёрли…

Гойчин выговорил, запинаясь:

– Что за… особое покаяние?

– А учитель не сказывает.

– Мол, вот поезд прибудет с новыми ложками, тогда и узрим.

Кто сам прошлого поезда не застал, успел наслушаться от старших.

И казнь Ворона на раскате была почитай что вчера.

…В книжницу воронята поднимались с пересохшими ртами, коленкой стукаясь о коленку. Убедительные слова, приготовленные в пути, шуршали мёртвыми листьями, улетающими по ветру. Каждый шаг орудья был кривым, косым, наказуемым.

Перед дверью, окованной железными полосами, у Гойчина громко заурчало в животе. Ирша посмотрел на друга и убоялся: а ведь сломается тихоня. Под взглядом Лихаря разом вывалит всё, о чём сговаривались молчать. О царственности витязя Незамайки. О верёвочном плетежке…

Ирша взялся за ручку двери, и брюхо-предатель запело уже у него.

Каменный пол книжницы зиял бездонной прорубью под прозрачно-чёрным ледком. С того берега тянулась тонкая спасительная рука: взгляд образа Матери Всех Сирот на стене. Воронята истово бросили на себя святые знамена, ударили Правосудной великим поклоном.

Ещё чуть… ещё полмгновения передышки…

По лощёным плитам тянуло глубинным холодом. Ребята знали, каково отмывать кровь. Сколько ни ползай с ведром и ветошкой – затечёт в незримую щёлку, утаится в малой иверинке… самый воздух напитает тревожной памятью непотребства. И будет взывать, покуда не явится умеющий внимать безмолвному крику. Воронята умели. И ныне пытались прочесть след предшественников. Дядя Ворон прочёл бы. Они, напуганные, не могли.

Тихо переступили простые войлочные босовики. Возглавив Чёрную Пятерь, Лихарь не оставил привычек воздержника.

Он держал в руках раскрытую книгу, глядел сверху вниз на две тощие вытянутые шеи.

– А я думал, вас от бабки-задворенки придётся имать… Вижу, не позарились. Молодцы.

Он действительно видел. Путник прямиком с далёкого перехода не схож с выспавшимся в тепле. Воронята чуть ободрились. Голос учителя звучал почти ласково. Или это они обманывали себя?

– Ну? – продолжал он. – Вставайте, орудники. Сказку вашу слышать хочу.

Воронята приподняли головы и заметили не увиденное с порога. Стеклянный пузырь на столе. Внутри, на подушке влажного мха, восседала большая сытая жаба. По неусыпучим болотам, у края тёплых ключей возле крепости кое-где ютились лягушки и жабы, но таких не было. Жаба казалась драгоценной игрушкой, сшитой из самоцветного бисера, серого, синеватого, бурого. Лишь чуть подрагивало раздутое горло да блестели надменные золотые глаза. Рядом с пузырём в блюде талого льда покоилась чёрная рыбина. Голая, обманчиво нежная шкура, угловатая пасть, зенки выпучены, сейчас нападёт! И уж кого не укусит, тех заплюёт!

Ирша привстал на колено, протянул берестяную трубку с письмом:

– Во имя Владычицы, по твоему слову, учитель, нашим радением… Вот, всё исполнили.

Лихарь срезал бирку, пробежал глазами письмо, бросил на стол.

– Покражу видеть хочу.