Завтра может не быть

Так и прошли, нахрапом, в дальнейшие пререкания не вступая.

Силыч тоже оказался мужиком понимающим. Особенно когда ему Николай две сотняги пообещал – одну, когда сменщик вместо него заступит, а вторую по окончании страды.

– Только ты мне и клубнички своей подкинь, – не растерялся бригадир, который тоже оказался оторви да брось, – у меня, помнишь, внучек растет… И с вохрой вы сами договариваться будете, меня в это не мешайте.

– Сговоримся, сговоримся, – бормотал довольный исходом дела Николай.

Он сразу же после переговоров оставил Петренко за себя и улепетнул, счастливый, к своей клубнике. Выходит, не зря он брал с собой рабочую одежду.

Коллеги по бригаде приняли его без лишних расспросов: сказал Силыч – будет временно вместо Коляна – значит, будет.

Договориться с вохрой Петренко решил сам: Николай оставил ему свой пропуск, и на следующее утро он переклеил в него собственную фотографию, временно став Николаем Устиновичем Белошвеевым. Подделывать ксивы его когда-то в Краснознаменном институте учили, а пропуск в Большой не самый сложный документ. Сквозь служебный подъезд театра каждый день тысячи людей проходят, вряд ли вохра всех в лицо знает, разве что Уланову с Плисецкой.

Так и началась еженощная петренковская работа.

Получалось: днями он разыскивал родичей Кордубцева, работал с Варей, встречался по амурным делам с Крестовской. Ночами монтировал и демонтировал декорации на исторической сцене Большого. А еще изучал его изнутри: где что находится, как куда идти, как отходить после акта, где скрываться перед ним.

Закулисье Большого оказалось огромным и непонятным. Скажи ему Шаляпин прямо сейчас действовать – он оказался бы не готов. А когда сможет? Бог весть. Но он способный, юркий и цепкий, должен разобраться, что к чему.

Главное – охрана здесь никчемная, пронести гранатомет и пистолеты труда не составит. И укромных уголков, чтоб схорониться до времени, тоже много.

В бригаде такелажников Петренко приняли невозмутимо. Петя, приятель и собутыльник Николая, стал для него образцом Вергилия – советовал, подсказывал. Про коллегу Глеба, в частности, шепнул:

– Ты с ним поосторожней. Лишнего не болтай. Товарищ… – и он отрывисто постучал по ближайшему предмету.

– Точная информация?

– Куда точнее. Раз в неделю к куму в первый отдел ходит, постукивает.

И впрямь: Глеба, или как его звали – Глебыча, в бригаде сторонились. Разговоров с ним не вели, и обедал он в столовке всегда в одиночестве. Однажды в раздевалке зашел разговор о футболе. Все коллеги, как и полагалось театральным, болели за «Спартак», переживали, что клуб в чемпионате идет ни шатко ни валко. Но кто-то Глебыча подначил: «А ты рад? Твое «Динамо» на первом месте шпарит!»

– Ты уж, Глебыч, – известный динамовец! – подхватил другой.

В его устах это прозвучало бранным словом, как «стукачок», – тогда считалось, что за «Динамо» болеют представители правоохранительных органов, гласные и негласные. Глебыч даже отшучиваться не стал – надулся как мышь на крупу и стал бросать злобные косяки.

– А что такого, – вклинился Петренко, – я вот тоже за «Динамо» болею, хотя по профпринадлежности как капитан Советской армии в отставке вроде должен за ЦСК МО. Но душа не лежит. А «Динамо» – мировецкая команда, один Яшин чего стоит. Хотя со «Спартаком», конечно, не сравнить, – добавил он иронически. – Но главное-то для нас – как сборная СССР сыграет на Кубке Европы в будущем году, а потом на мировом первенстве в Чили.

Все заговорили о том, что у наших советских ребят прекрасные шансы, и вообще сборная хоть куда, может даже Бразилию с Пеле заткнуть за пояс: «Еще бы Стрельца из тюряги выпустили!»

– Тш-ш, про Стрельцова-арестанта лучше не надо.

А Глеб метнул на него благодарный взгляд.

И в будущем Петренко не стал его чураться. У разведчика под прикрытием карма такая, почти как в пьесе Грибоедова: «Угождать всем людям без изъятья» – потому что неизвестно, кто из них и каким образом в итоге пригодится ради выполнения задачи.

Советская пресса:

«…За первые шесть месяцев этого года 40 000 жителей Западной Германии перешли в Германскую Демократическую Республику. Эти десятки тысяч немцев бежали из ФРГ от солдатчины бундесвера, от безработицы, от роста дороговизны, от последствий пресловутого «экономического чуда». В ГДР они нашли мир, спокойствие, работу. Поток беженцев нарастает…»

«…Я знаю гражданку, которая и кухонный стол перегородила на четыре части – по числу хозяев. Как она еще не додумалась перегородить ванну…»

Из письма М. АРТЕМЬЕВА (Москва).