Завтра может не быть

Никаким театралом Петренко что в двадцать первом веке, что в конце пятидесятых не был. В театры ходил из-под палки – однако даже до него донеслись восторги Ольги Крестовской: «Ах, в Ленинграде такую стильную вещь поставили, «Пять вечеров» называется. Ах, Копелян и Шарко, вот бы съездить посмотреть! А эту пьесу, говорят, театр «Современник» теперь репетирует».

Грубая лесть прозвучала для молодого артиста сладкой музыкой. Завязался непринужденный разговор, и довольно быстро возникло предложение не ехать насухую, а взять чуть-чуть коньячку.

Для проводника мягкого вагона предложение сбегать в ресторан за коньяком явно оказалось не внове, и он быстренько притаранил бутылочку, да к ней рюмашечки, лимончик и даже пару бутылочек нарзана.

– А вы сейчас над чем работаете? – задал Петренко беспроигрышный для представителя любой творческой профессии вопрос.

Настроение у него было на удивление хорошим: пока все получалось, с армией удалось расстаться да и оружие беспрепятственно вывезти. Вдобавок в любимом Ленинграде снова побывал.

– Я на съемки еду, – с важностью отвечал артист. – Главная роль.

– А где сниматься будете?

– Вещь называется «Ссора в Лукашах».

Фильм этот Петренко сроду не помнил, потому переспросил:

– И про что?

– Это комедия. Я, видите ли, молодой старший лейтенант, который демобилизуется из армии и возвращается в родной колхоз. А там у него все в руках горит, плюс он находит свою любовь. Ну, и много песен, танцев.

– Вы сами-то в это верите? – скептически переспросил Петренко.

– Во что? – обиделся служитель Мельпомены.

– Вот в это все: старлей из рядов демобилизовался и вернулся в колхоз. Я, к примеру, тоже – капитан, комроты и в отставку вышел. На Дальний Восток собираюсь, за туманом и за длинным рублем, а пока у женщины своей в столице время провожу.

– Ну, каждому свое.

– Вы не обижайтесь, Кирилл, но мне кажется, ваше стезя – отнюдь не комедия. У вас внешность и манера – самая что ни на есть героическая. Вам бы играть командира полка или даже дивизии. Или, к примеру, Понтия Пилата. Ленина Владимира Ильича, а что, вы похожи. Или главного конструктора космических кораблей.

– Ну, это уже фантастика, – промолвил польщенный актер.

– Почему же фантастика! Космос, смотрите, в нашу жизнь как стремительно входит! Третий спутник все летает! Скоро человек стартует!

Выпили еще по одной – за искусство и чудесно в итоге скоротали полночи.

«Красная стрела» прибыла на Ленинградский вокзал строго по расписанию, в четверть девятого утра. На прощание они с актером обнялись.

А там – с чемоданом и ковром под мышкой снова возник Петренко на пороге у Ольги Егоровны.

Ковер постарался развернуть в ее отсутствие, советский фаустпатрон задвинул под кровать. Как он объяснит ей явление РПГ, когда она спросит? Да очень просто: прихватил, демобилизуясь, чтоб рыбу глушить. А в чемодан, где сумка с гранатами и два пистолета, она не полезет – женщина интеллигентная.

Теперь начиналась следующая фаза операции: внедрение в Большой театр.

Не дожидаясь милости от Ольги Егоровны – пропишет она его, хотя бы временно, или нет, Петренко начал действовать самостоятельно.

Он взял себе за правило прогуливаться в районе служебных подъездов Большого. Обычно по утрам. Театр даром что большим называется: в нем ведь несколько тысяч человек работает. И далеко не только солисты и кордебалет. Там ведь и гримеры, и декораторы, и реквизиторы, и пошивочные мастерские, и столярный цех. Впрочем, гримеры и швеи Петренко ни к чему – в Большой внедряться надо не через женщин и амуры, а вербуя мужчин. Тех, кто попроще – такелажников, разнорабочих. Вот они – его контингент.

После каждого спектакля надо декорации демонтировать, разобрать, на склад перенести. Затем новые поставить. Наверняка работа на всю ночь затягивается. До первого метро как минимум, а то и позже.

Он приходил сюда пешком, из съемной квартиры на Чернышевского или прямиком от Оли из Соймоновского переулка. И вот однажды углядел пару мужиков – простецких, мускулистых, в ковбойках и кепках, – выходивших из служебного подъезда. Это были не первые, за кем он ходил, прислушивался, принюхивался, но потом в итоге в качестве объекта вербовки отвергал. А один из них даже чем-то внешне на него похож был. Повинуясь наитию, Петренко двинулся за приятелями. Вид у обоих был предвкушающий, и зашагали они не к близлежащему метро «Охотный Ряд», а двинулись по Пушкинской улице[48], по направлению к Кузнецкому Мосту и Столешникам.

Спустя десять минут пара чуваков уже спускалась в легендарную «Яму» – иными словами, в пивбар «Ладья», интерьер которого, скрупулезно воспроизведенный режиссером Рязановым, появится спустя семь лет в фильме «Берегись автомобиля». Совершенно нормальное и понятное мужицкое желание: после трудовой ночной смены засадить по паре кружечек пивка. Это было Петренко только на руку, и он сбежал по ступенькам подвала следом за ними.