Даже в тех случаях, когда жертвой неверности оказывается враг крестоносцев, хронист резко отрицательно отзывается о самом проявлении вероломства. Он клеймит поведение Алексея V Дуки (Морчофля) в отношении свергнутого им Алексея IV, хотя крестоносцы находились уже в состоянии войны с ним: «Посудите сами, было ли когда-нибудь совершено какими-либо людьми столь ужасное предательство» (§ 222). Точно так же категорически порицается поведение Алексея III не только в отношении его брата Исаака II Ангела, которому он в свое время «выколол глаза и сделался императором путем такого предательства» (§ 70, 313), но и в отношении лицемера Морчофля. Последний, потерпев в 1204 г. поражение от крестоносцев, попытался в дальнейшем заручиться поддержкой экс-императора — укрепившегося в Месинополе Алексея (III), предварительно породнившись с ним: однажды он был приглашен им на обед, где тот «позвал его в некие покои и велел повалить его [наземь] и вырвать ему глаза из головы таким вот изменническим образом, как вы слышали» (§ 271). В данном случае Жоффруа де Виллардуэн не довольствуется тем, что возводит понятие «неверность» в ранг некоей общей категории крайне отрицательного порядка (на «неверность» оказываются способными и свои рыцари, и чужаки — греки, болгары). Расширительная интерпретация «предательства» служит хронисту для окончательного и полного оправдания земельных захватов, произведенных крестоносцами на территории Византии. Узнав, как поступил прежний экс-император (Алексей III) с другим (Алексеем IV), они «много говорили между собой» и «твердо заявили, что эти люди не вправе владеть землей, коль скоро они так изменнически предают друг друга» (§ 272).
Хронист бескомпромиссен и в своем отстаивании принципа верности и любому данному кому-либо слову. Недаром, повествуя о распрях между близкими ему сеньорами, Виллардуэн так сокрушается по поводу отсутствия у них порой твердости в этом плане. Он не одобряет ни действий латинского императора Бодуэна, ни поступков обязанного ему вассальной верностью маркиза Бонифация Монферратского, затеявших распрю из-за Салоник. Маркиз претендовал на город, изъявляя в то же время готовность оставаться вассалом Бодуэна и держать от него эту землю. Бодуэн же старался завладеть Салониками силой, не считаясь с просьбами своего вассала об уступках, т. е. проявил нелояльность в отношении него (§ 275—278). В ответ тот предпринял осаду Адрианополя, принадлежавшего Бодуэну, началась открытая война (§ 281). Хронист не винит ни первого, ни второго — во всем виноваты дурные советники: «Увы! какой дурной совет получили они, один и другой, и сколь великий грех совершили те, кто учинил эту распрю» (§ 278). С чувством удовлетворения рассказывает маршал Шампани далее об успехе своей посреднической миссии в урегулировании этой опасной по возможным последствиям, братоубийственной распри (§ 285—286). Хронист подчеркивает, что, человек дела, он был откровенно суров с маркизом, хотя их дружба, казалось бы, и не позволяла такой суровости: но маркиз захватил земли императора и осадил его людей, между тем, с точки зрения Виллардуэна, верность сюзерену превыше всего, даже если сюзерен в чем-то и поступает нелояльно по отношению к вассалу. Поэтому он и осуждал маркиза, не удосужившегося поставить в известность о своих действиях, несовместимых с положением вассала, баронов в Константинополе (§ 285).
Итак, идеальная верность — одна из всенепременнейших добродетелей, украшающая поступки «героев»; напротив, ее отсутствие — порок, являющийся причиной всевозможных пагубных осложнений в истории крестового похода.