Завет Локи

Вот она, таинственная особенность людей, – они способны мгновенно воспламеняться и гореть так ярко в течение всего отведенного им краткого отрезка времени, что даже богам с ними не сравниться! Попрыгунья, всегда казавшаяся мне такой маленькой, такой слабой, такой испуганной – она ведь даже пиццу есть боялась, боялась даже того, что кто-то просто увидит ее на улице с другой девушкой! – прямо у меня на глазах превратилась вдруг в необъяснимо прекрасную, восхитительную женщину.

И эта новая, взрослая Попрыгунья крикнула Оракулу:

– И это все, что у тебя есть?

– ЧТО, ПРОСТИ? – опешил Оракул.

– И это все, что у тебя есть? – повторила она. – Всего несколько стихотворных строчек? Впрочем, и стихи-то никудышные, если честно. Неужели это предел твоего могущества? Мне, собственно, вот что интересно: ты кем это себя вообразил? Почему ты уверен, что имеешь право указывать людям, как им поступать? С какой вообще стати ты считаешь себя лучше других? Кто дал тебе право кем-то командовать? Неужели тебе никогда не приходило в голову, что у Джонатана могут быть свои собственные сны и мечты? Причем такие, где ему отнюдь не уготована роль пешки в чужой и бессмысленной затее, которую кто-то там счел великой?

Рядом со мной раздалось какое-то шипение – по всей видимости, это смеялся Джонатан Гифт. Даже Хейди и Тор ненадолго прервали свой поединок и уставились на Попрыгунью, не веря собственным глазам. Я тщетно попытался остановить свою подругу, но куда там. Такой решительной я видел ее всего дважды: в ту ночь, когда она угрожала перерезать себе горло, и еще раз, когда она столь неожиданно дала Хейди сдачи; и я отчетливо понимал: каждое свое слово она сейчас произносит совершенно осмысленно – в конце концов, мы с ней достаточно долго делили одно и то же тело.

– ЧТО-ЧТО? – прогремел Оракул, хотя, по-моему, несколько неуверенно.

И в огромном храме на какое-то время воцарилась полная тишина. Но это была отнюдь не та тишина, что свидетельствует о всеобщем успокоении. Нет, это было затишье перед бурей; такая тишина обычно предшествует землетрясению или горному обвалу. Тишина сонного паралича. А между тем ткань сна уже начинала расползаться; марево вокруг нас дрожало, сдвигалось то в одну, то в другую сторону; в нем как бы образовывались огромные прорехи, и за ними виднелись разные ужасные вещи, свойственные переменчивому миру сновидений.

Наконец Оракул вновь обрел способность говорить, и голос его звучал теперь на редкость спокойно и ровно:

– СКАЖУ, КАК ДОЛЖНО, И НЕ ПОЗВОЛЮ ЗАТКНУТЬ МНЕ РОТ. СКАЖУ, КАК ДОЛЖНО, И ВЫ УСЛЫШИТЕ. И О МИРАХ СКАЖУ, КАК СТАРЫХ, ТАК И НОВЫХ; И О БОГАХ, КАК НОВЫХ, ТАК И ПАВШИХ; И О ВОЙНЕ, МИРЫ ВСЕ ОХВАТИВШЕЙ И ПЕРЕСЕКШЕЙ ВСЕ МОРЯ И ОКЕАНЫ. И О СКИТАЛЬЦЕ ОДНОГЛАЗОМ СКАЖУ, О ВСЕОТЦЕ И ЗОДЧЕМ СНОВИДЕНИЙ. СКАЖУ О ТОМ, КАК ПРОБУДИТСЯ СПЯЩИЙ…

Великанский голос внезапно умолк.

Ну-ну, подумал я. А Мимир-то и впрямь стал мудрым.

Я посмотрел на Тора. И мне снова показалось, что, пожалуй, пора объяснить ему, как решить ту задачу с козой, волком и капустой. Только ведь Тор все равно ничего не поймет – да и сон уже почти совсем распался. Было хорошо видно, как его оболочка все больше ветшает, как стены и своды храма начинают вытягиваться и истончаться, точно пузыри из жвачки.

– Готовься, – предупредил я нашего Громовника. – Вот-вот произойдет нечто важное, и я надеюсь, что, когда это случится, ты сообразишь, как поступить.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Тор.

Я вздохнул.

– Всего лишь то, что тебе придется остаться здесь.

Брошенный на меня взгляд весьма красноречиво свидетельствовал: терпению Тора пришел конец.

– С какой это стати?! – возмущенно рявкнул он.

– Но ведь кому-то это сделать все равно придется, – спокойно ответил я. – А ты у нас самый верный. И самый храбрый. А еще именно тебе, Тор, более других свойственно благородство (хотя, если честно, я не способен по-настоящему оценить ни храбрость, ни благородство, ни способность к самопожертвованию). – В это мгновение откуда-то сверху донесся некий странный звук, и мне стало ясно, что наше время окончательно истекает, а потому я поспешно прибавил: – А сейчас, Тор, я скажу тебе нечто такое, что тебе нечасто доводилось слышать. Не стану притворяться: нас с тобой трудно было бы назвать друзьями, и все же ты, пожалуй, ненавидел меня меньше, чем все остальные асы. Ну и Попрыгунье ты, разумеется, всегда очень нравился. Должно быть, она понимала: если речь пойдет о необходимости принести себя в жертву ради других или отдать собственную жизнь, чтобы спасти будущее асов, то первым это сделаешь именно ты.

Тор нахмурился. Над головой у него что-то звенело и скрежетало – казалось, металлические балки храма вот-вот не выдержат и сломаются.