— Бабуль, отойди, — Рух подвинул старушку, взбежал на крыльцо и властно постучал. — Эй, затворюги! Я Заступа, слыхали такого? Если не откроете, на всех скопом женюсь.
Голоса за дверью притихли, послышалось сдавленное шушуканье, ребенок осекся на самой высокой ноте. Так бывает когда рот затыкают рукой.
— Заступа, Заступа, пришел…, — зашептали за дверью. — Ой, ё.
— Мамочка…
— Что теперь…
— Открывай, дура…
— Сама…
Рух уловил приближающиеся шаги. Клацнул засов, дверь отворилась, солнечный луч упал на красивое бабье лицо с черными бровями вразлет и темными, блудливыми глазищами.
— Мир дому сему! Не помешаю? — Рух чинно вступил в избу. Мимо пронеслась Лукерья, грохнулся и раскололся на тысячу черепков глиняный горшок.
— Гадина!
Бабка с дедом коршунами вцепились в бабу открывшую дверь. Дед дубасил костлявыми кулаками, старуха норовила выцарапать глаза. Чернобровая отбивалась молча, лишь изредка натужно сопя.
— Ну буде-буде, — разнял драчунов Рух, вдоволь насладившись моментом. С девахи сорвали сарафан, открыв небольшую, вздернутую грудь с набухшим соском. Ну вот, уже не зря пришел, какое-никакое, а развлечение. Свет в горницу проникал из двери и крохотного волокового оконца под потолком. В лучах кружились пылинки, у стены горбом дыбилась русская печь, полати и лежанки устилали ворохи вышитых одеял. В Красном углу попыхивала лампадка, пахло хлебом, детской мочой и луковой шелухой. К дальней стене прижалась еще одна баба, тощая, противная, остроносая. Лукерья пыталась успокоить верещащего младенчика с исполосованной в кровь задницей и спиной. На полу валялись ивовые пруты. Картина ясная. Рух недобро глянул на виновниц и подобрал гибкую палку. Розга со свистом рассекла воздух. Определение подменыша народными средствами. Дескать если хлестать нещадно подозрительного ребенка, то настоящая мать — мавка, аль дьяволица, не выдержит, примчится на выручку и вернет человеческое дитя. Запороть до смерти — плевое дело. Поверить в такую методу может совсем уж полный дурак. А люди верят, люди обожают верить в самую отборную хреноту — обереги на богатство, вечную любовь, спасение душ. Оттого покоя при жизни не ведают. А большинство и после смерти муку великую пьют…
— Пошли вон, в другой раз не в свое дело полезете, не прощу, — мило улыбнулся бабам Рух, на прощание перетянув чернобровую по аппетитно оттопыренному задку. — Ребеночка дай.
Лукерья с явной неохотой передала сына. Младенчик брыкал тощими, кривыми ножками и душераздирающе выл. Никогда детей не любил — орут, пачкаются, тащат всякую гадость в рот. Рух внимательно глянул в заплаканные глазенки. Митяйка утробно сглотнул и заткнулся. Внушению поддается, уже хорошо. С виду обычный ребенок, ни хвоста ни рогов, руки две, ноги две, пальцев сколько положено, головенка, правда, большевата и вся шишковатая, нос похожий на пятачок, личико плоское и широкое. У девок с такими внешностями успеха не будет.
— Красивый, — соврал Бучила.
— В отца удался, — растаяла Лукерья.
Рух повертел ребеночка, потряс и приложился ухом к животу, ожидая услышать сам не зная чего. Дите и дите. Показалось матери? Мамки они такие, чуть младенчик чихнет — кричат караул и лекаря требуют. Зеркало нужно, самое верное средство. Отражение не обманешь, в нем всё обретает истинное лицо. Одна закавыка — где ж его взять? На всей новгородчине зеркало не у всякой графини есть, а простому люду вообще неча на свои грязные рожи смотреть. В Москву с заморышем ехать? Бучила скривился, представив, как врывается в царские палаты с требованием зеркал. Живо на кол усадят, а младенчика бросят на съедение псам. За цену зеркала можно деревеньку со всеми потрохами купить.
Бучила задумчиво поглядел на кадку с водой. Можно там отражение посмотреть, но дело гиблое — водичка обманет. В печке громко лопнул уголек, догорающие дрова занялись синим огнем.
— Веник можжевеловый в люльку клала? — спросил Рух.
— Клала, Заступушка, клала, — закивала Лукерья.
— Одного оставляла?
— Ни на мгновеньице, — Лукерья перекрестилась.
— Глаз не спускали, — буркнул дедок. — Чего мы, порядку не знаем? Пока не крещен, на виду должон быть, вот мы и следили, и старуха следила, хоть и слепая совсем.
— Слепая, слепая, — подтвердила бабулька. — Одним глазиком и вижу теперь. Нет ли у тебя, Заступушка, зелья от глаз?
— От глаз есть, — ухмыльнулся Бучила. — Как намажешь, глазки и выпадут, ни забот, ни хлопот. Нет, бабушка, не по моей это части, ты к Устинье ступай, от ее зелья если в конец не ослепнешь, то точно видеть начнешь. Свет все время горел?
Лукерья замялась, исподтишка переглянулась с отцом и призналась:
— Три ночи назад сильно разоспалась, умаялась видно, всегда за лучинкой следила, а тут недогляд. Проснулась под утро, а в избе темнущая тьма.
У Бучилы неприятно екнуло в животе.
— Моя то вина, — нахмурился дед. — Обычно до свету маюсь — глаз не сомкну, а тут сморило старого дурака. Вродь только прилег, а уже петух завопил. И бабка колодой спала, дело невиданное. У ней сон пропал когда первый хахаль еённый, с князем Святославом греков грабить ушел.