Заступа

— Твое дело какое?

— Мож и я б с тобою сходил.

— С козой своею ходи.

— Апосля прибежишь, а я и не посмотрю, у меня гордостев выше краев. С тобой кто?

— Заступа.

— Хххр, — Спиридон подавился слюнями, и обмер. Бучила неспешно проследовал мимо. Он жутко не любил приходить в Нелюдово днем: лишнее внимание, охи и ахи, преждевременные роды у особливо впечатлительных. Ну и точно. Не успели отойти от ворот, следом пристроилась свита из старух, детей и воющих псов. Встречный народ шугался с дороги, Заступу встречали поклонами в пояс, а вслед плевались, осеняясь крестом. Во, молодцы. Как волколак заведется или полудницы начнут баб в поле жрать, так Заступушка помоги, Заступушка защити! А тут морды воротят, вот и делай добро.

— Заступа, Заступа идет! — по улице с криками брызнули мальчишки.

Особо оборзевшая шавка с рыком бросилась под ноги, клацнула желтыми клыками и унеслась, оставшись довольна собой. Дальше пошли с музыкальным сопровождением. Объявился деревенский дурачок Прошка, неистово колотя засаленной деревяшкой в бубен обвешанный бубенцами. Рух поглубже втянул голову в плечи.

Прошка заскакал полоумным козлом и заголосил:

— А у нас, у упыря,

Вчерася жинка родила!

Дите отца увидело,

Кол — кричит. — Неситека!

Бучила одарил придурка коротким, полным ненависти взглядом. Прошка нещадно пришамкивал, орал неразборчиво, но суть, к сожалению, Рух уловил. Понятно — дурак, но неужели страх совсем потерял? Кутенок безмозглый, и тот переживает за жизню свою, а этот куда? Рух представил как молниеносно вцепляется дурню в тонкую шейку. Крики, вопли, кровища. А потом бубен в трубку свернуть и в задницу запихать. Скоморох поиметый.

— Давай Прохор ишшо! — подначили из толпы.

Прошка рад стараться, топнул ногой, пошел вприсяд.

— Шел я лесом видел чудо,

Упырихи две сидят!

Зубы черные, гнилые,

Лошадиный хер едят!

У-у-уха!

По толпе прошелестел одобрительный смешок. Рух задумчиво потрогал левый клык кончиком языка. Интересно, сам сочиняет, сука? Одаренный паскуда, самородок нелюдовский. Надо будет надоумить его в Москву податься, про царя Ивана частушечки петь. Там по заслуге и наградят. Царские палачи, страсть выдумщики какие по части наград.

— Ой Прошка, бедовая голова! — понеслось из толпы.

— Жарь, давай!

— Потеха, браты!

Проха радостно загыгыкал, пустив от удовольствия зеленую соплищу по жиденькой бороде. Картинно отставил ногу, вдарил в бубен и завопил:

— Хороша наша деревня,

И святой у нас народ!

Кто ворует, кто блядует,

Кто покойничков етёт!

Новая частушка прежнего успеха не возымела. Мужики недобро насупились, бабки зацыкали. Толпа отстала, позади затеялась сумбурная толкотня. Послышались вязкие, словно в тесто, удары. Благодарные односельчане мяли комедианту бока.

Улица вильнула в сторону, с дороги, врассыпную, разбежались пестрые куры. Из — за ближайшего забора неслись сдавленные ругательства, стук и бряканье. Прерывистый мужской голос прокричал, надсадно дыша:

— Ужо, охальницы, я до вас доберусь! Старуха, тащи топор!

Лукерья торопливо шмыгнула в неприметную калитку, Бучила за ней. Уф, отвязался от почитателей, холера их забери. Во дворе давился лаем косматый, страшенного вида кобель. Учуяв вурдалака коротко взвыл и поджав хвост улизнул в конуру. На крыльце бушевал тощий, невысокого роста дедок в портках и исподней рубахе. Сухонький кулачок сотрясал дверь потемневшей от времени, крытой соломой избы. Рядом, хромым воробушком, скакала старушка в сбившемся на затылок платке, приговаривая:

— Успокойсь, милостивец, успокойсь!

— Топор неси, дура! — заорал дед и примолк, заметив гостей. — Лукерья?

— Я батюшка, я… — Лукерья всплеснула руками. — Вы чего это тут?

— Малушка с Ульянкой, шкурины драные, из дому нас со старухой обманиной выманили, да затворилися изнутри! — дед замахнулся на бабку. — Все ты, мохнатая сатана!

— Пощади, милостивец! — бабка резво отпрыгнула, прикрывая голову.

Лукерья охнула, побелела, и чуть не упала, схватившись за перила крыльца.

— Топор неси, гадина, всех покрошу! — старик уставился на Бучилу и упер руки в бока. — Ты кто таков?

— Здравствуйте, — застенчиво поприветствовал Рух. — А я, знаете-ли, Заступа местный, вот, решил навестить.

— Заступа-а? — дед смущенно кашлянул в жилистый кулачок.

— Привела батюшка Заступу, как есть привела, — Лукерья справилась с приступом внезапной слабости, коршуном взлетела на крыльцо и рухнула в ноги отцу. — Одна надёжа у меня на него. Не губи, батюшка. Митюнюшка где?

Старик недобро глянул на Руха и сказал, ровно плюнул:

— Только ты смылась не знамо куда, ну терь-то понятно куда, — злые глаза из под лохматых бровей снова зыркнули на Бучилу. — Прошмандовки энти на двор залетели, орут: дед Невзор, хрен старый, ворота у тя не закрыты, корова ушла и по улице чапает! Мы с бабкой ахнули, побегли зверюгу ловить. Глядим, а сука рогатая, в хлеве стоит, смотрит на нас ажно на дураков. Облопошили нас шмары энти, в избе заперлись и Митяйку нашего мучают!

— Митюшка! — Лукерья ударилась в дверь. Из дома неслись детский плачь и азартные окрики.