Застава в степи

Я не знал, какая в совхозе агротехника: правильная или неправильная, но мне стало ясно, что взрослые делают не так, как надо. Только потому и появился жук-кузька.

— Земля нас кормит, а мы эту кормилицу мучаем.

— А зачем же вы ее мучаете?

— Ты об этом лучше свою мамашу спроси, — уклонился Синицын от ответа. — Она у тебя ученый агроном, ей и карты в руки.

— Ну а все-таки?

— Все-таки? — вздохнул он. — Вот ты, например, любишь поесть, попить. Так и земля. А мы чем ее поим-кормим? Пока ничем. Надеемся на небо. — Федор Федорович потянул на себя тормоз и сказал:

— Кончай политинформацию. Вылазь, приехали, — он встал на подножку и скомандовал:

— Шевелись, орлы! Мне еще подкрепление надо подбросить.

Все продовольствие и дрова мы сложили в одну кучу, пиджаки — в другую. Миша принялся помогать маме заправлять опрыскиватели, а мы разматывать веревки. Когда мы с Лисицыным, взяв веревку, побежали к полю, мама остановила нас и сказала, что надо заходить с подветренной стороны.

— А этот край совсем не трогайте, — предупредила она нас. — Здесь я попробую применить новое средство.

Я посмотрел на опытное поле. Оно было в сотни раз больше нашего пруда. «Эх, Генка, Генка, — подумал я. — Ничего бы мы с тобой вдвоем тут, конечно, не сделали».

Мама сказала, куда кому встать, и мы, натягивая веревку, вошли в густые упругие волны золотистой пшеницы. С первых шагов мы увидели на колосьях и стеблях темно-серые пятна. Они мирно покачивались на хлебе. И казались безобидными, но когда мы сняли руками несколько жуков и разглядели их на своих ладонях, мурашки забегали по нашей коже. Жуки противно шевелили лапами, жадно открывали рот, стараясь вцепиться в кожу ладони. Мы брезгливо сбросили их и вдавили ногами в землю.

Веревка, шурша, ползла по колосьям, сбивая жуков. Они, как желуди при сильном ветре, сыпались на землю.

Мы успели пройти одну делянку, когда грузовик привез девчонок. К моему удивлению вместе с ними приехал и Генка.

— Сенька, иди сюда! — позвал он меня, придерживая вчерашнего Леопарда. По сумрачному лицу друга я не мог точно определить, что произошло: то ли его опыты с будущей ищейкой закончились неудачей, то ли ему уже досталось от отца? Но когда мы отошли в сторону, Генка сердито посоветовал:

— Взгляни, кого мы купили у этого типа.

Только тут я начал пристально рассматривать собаку. Один глаз у нее был закрыт, верхняя губа рассечена так, что из-за нее была видна чернота вместо зуба. В довершение ко всему на шее и спине Леопарда шерсть кое-где была выдрана клочьями.

— Урод? — спросил я, опуская на землю трусливо съежившегося пса.

— Изуродовали. Хотели, чтоб злее был. — Генка опустился на корточки и ласково погладил собаку.

— Ничего, мы еще себя покажем, — заговорил он, обращаясь к собаке. — Правда, Леопардик?

Услышав свое имя, произнесенное совсем необычно, собака потянулась мордой к Генкиному лицу и издала подобие радостного визга.

— Видал, какой умный? — еще больше оживился Генка. — Все понимает, вот только говорить не умеет. А так, ну, ты знаешь, что ни скажу, все с полуслова понимает.

Все уже сошли с машины. Одни слушали объяснение моей мамы, другие вместе с Фаиной Ильиничной и Мишей Саблиным налаживали походную кухню. Федор Федорович, захлопнув капот, подошел к нам и насмешливо спросил, протягивая ногу в сторону собаки:

— Этот, что ли, будет помогать вам?

Леопард, зло сверкнув единственным глазом, ощерил изуродованную пасть и коротко рыкнул.

— Ишь ты, с характером, — удивился Федор Федорович, убирая ногу. — Где же ты такого красавца подобрал?

— У Прыща. Не подобрал. Мы купили.

— И за сколько же, если не секрет?

— За три рубля.

Федор Федорович задумчиво подкрутил ус и сказал, что если он, его сын, не знает, куда деньги девать, то он, его отец, не даст ему больше ни копейки. И если он, его сын, не знает чем заняться, кроме собаки, то он, его отец, купит завтра поросенка к тому десятку уток, и Генка будет их кормить и поить.

— А пса этого подари сторожу на ток, — приказал Федор Федорович.

— Да это не моя, Сенькина, — соврал Генка.

Генкин отец вроде подобрел, даже улыбнулся, подкрутил снова ус и пошел к моей матери.

— Поздравляю вас, Зоя Яковлевна, с прибавлением живности в вашем дворе. Обогащаетесь потихоньку от соседей.

Мама, видя ухмыляющуюся физиономию шофера, не приняла всерьез его замечание. И, взглянув в нашу сторону, поняв, о ком идет речь, сама стала такой же добродушно-насмешливой:

— Не одним же вам обогащаться, Федор Федорович. Кому уточки, а кому и собаки. Тоже ведь животное.

Я понимал, почему мама разговаривает именно таким тоном с отцом Генки. Ведь она знает, что собаку купил не я.

— Вы напрасно отказываетесь, — продолжала мама. — Кто же будет ваше добро стеречь. Оно у вас с каждым днем растет.

— Ну ладно, — не желая продолжать беседу, сказал Синицын, — пошутили и хватит. Так когда за вами приезжать, к вечеру, а может, к обеду?

— Лучше к вечеру. Как, Фаина Ильинична?

— Да, часикам к пяти.

— Счастливо оставаться, — приподнял кепку Синицын и забрался в кабину.