Застава в степи

Генка сел, подтянул колени к подбородку и рассказал, за что он ударил Грачева. Я, конечно, не обратил внимания, что в Вовкином красивом букете было несколько сиреневых тюльпанов. Но Генка их сразу узнал. Еще бы, он же сам высаживал луковицы этих тюльпанов на клумбе. Генка ничего никому не сказал, а после проводов побежал к памятнику и увидел, что самые лучшие цветы сорваны, даже вырваны с корнем. Он подождал у клуба, пока Грачев останется один, и, подойдя к нему, молча влепил оплеуху. Не дожидаясь второй, Вовка бросился бежать. Возле школьного крыльца он схватил комок глины и швырнул в Синицына. Синицын — в него. Дипломат пригнулся, и глина попала в окно. Услышав звон стекла, Вовка убежал в школу, а… Генка — домой.

— И все-таки ты зря его ударил, — не мог согласиться я с другом. — Если бы ты рассказал об этом в школе, знаешь на сколько их «Спутник» бросил бы якорь? Дня на три. Самое малое.

— Причем тут «Спутник»? — вспылил боцман. — Он же цветы у Ленина украл. Понимаешь, у такого человека! Скажи, какой он после этого пионер? Ну, скажи.

— Плохой, — согласился я. — Но из-за того, что ты повесил ему «фонарь» под глазом и разбил стекло, проиграла наша «Аврора». А мы обещали Дмитрию Петровичу, что наш крейсер будет всегда впереди. А получается, что мы не моряки, а трепачи. Вот если бы ты рассказал…

— О чем? — закипятился опять Генка.

— Что он сорвал цветы.

— Ты видел?

— Нет.

— И я нет. И никто не видел. А он не рыжий, чтобы сознаться. Ты знаешь, как он один собрал двести килограммов макулатуры?

— Нет.

— Подговорил первоклашек и обещал зачислить их на свой корабль юнгами. Ну, они ему и натаскали.

— Да ну?

— Вот тебе и ну. А вы все на меня…

— Кто же все?

— И директор, и наша Фаина, и математичка…

— Постой, постой, Генка, — перебил я боцмана. — У тебя получается, как у того крыловского волка — «…вы все мне зла хотите». Ты будешь стекла бить, а тебя за это хвалить? Ах, какой меткий стрелок!

— Я же не нарочно, — огрызнулся Синицын. — А директор сразу меня в хулиганы записал. Вредный он.

Я стал доказывать Генке, что наш директор вовсе не вредный, а только вспыльчивый, потому что он переживает за всех нас, и ему хочется, чтобы наша школа была самой лучшей.

— А Фаина тоже вспыльчивая?

— Нет, она хорошая, добрая, только какая-то нерешительная.

— Нерешительная, — протянул Генка. — Поэтому и ставит своим любимчикам пятерки, а другим — тройки да двойки.

— Выходит, и ты любимчик. Она тебе позавчера пятерку за басню поставила.

— Так я же лучше всех рассказал, — повысил голос боцман.

— И я про то же говорю. Выходит, не такие уж вредные у нас учителя.

— Выходит, — согласился наконец Синицын. — Может, правильно ты говоришь: лучше мне рассказать обо всем честно.

— Конечно. Возьми и скажи на сборе.

— Ладно, — решил Генка. — Я скажу, что ударил его за первоклашек. Тут он не выкрутится. У меня свидетели есть. Так что завтра мы посадим их «Спутник» на такие рифы, с которых он не скоро слезет.

Думая о поражении Дипломата, я начал засыпать. Из окон нашего дома прилетели позывные московского радио. Дикторы сообщали о том, что Фидель Кастро продолжает поездку по Советскому Союзу, что в Узбекистане начали уборку нового урожая, а в глухой приангарской тайге поставлены первые металлические опоры линии электрических передач на 500 тысяч вольт.

— Да, Сенька, — толкнул меня Синицын, — ты знаешь, сколько надо металла, чтобы поставить одну такую опору?

— А что?

— Вот бы собрать и подарить строителям такую опору. Привезем и скажем: принимайте пионерскую мачту.

— Ну и соберем, и привезем, — поддержал я друга, плотнее закутываясь в одеяло.

— А сколько надо?

— Ну, тонну или две.

— Давай попросим Колю сообщить в Братск, что мы не с пустыми руками едем.

Не помню, что я ответил Генке, может быть, ничего не ответил, потому что после его слов я вдруг вышел из сарая и сразу попал в дремучую тайгу. В ней было холодно, темно, неуютно. Она была очень похожа на ту тайгу, которую мы видели в фильме «Неотправленное письмо». Мне стало страшно, я побежал к узкой полоске света. Это была просека, которую вырубили строители. На полянке ребята из мирового фильма «Карьера Димы Горина» готовились поднимать огромную железную мачту. Они заметили меня и сказали, что эта опора та самая, пионерская, и поэтому поднимать ее должен я. Ну почему один я? А ребята? Уж если не по-грачевски, а честно — поднимать ее должен наш боцман, Генка Синицын. Это же он придумал. Но Дима Горин сказал: раз они отстали, делай ты. Волей-неволей пришлось мне дать команду трактористу:

— Вира!

Это значит — поднимай.

Стальные тросы натянулись, задрожали, зазвенели, и верхушка опоры начала очень медленно отделяться от поляны, как будто она преодолевала земное притяжение. И вот наконец она качнулась и застыла, устремленная в небо, похожая на ракету, готовую к межзвездным полетам. Монтажники начали кричать «ура!», хвалить меня и хотели даже качать, но я отбивался до тех пор, пока кто-то крепко не схватил меня за руку.

— Чего ты дерешься? — спросил боцман, сжимая мой локоть.