Застава в степи

Наверное, мыс Генкой были очень страшными, потому что даже с круглого самодовольного лица Прыща исчезла ехидная улыбочка.

— А ну повтори, сопляк… — двинулся ко мне Прыщ.

— Лодырь и хапуга, — подтвердил Генка.

Тракторист по-волчьи повернулся к нему.

— А что, неправда? — горячился я. — Вас недавно судили за то, что вы тунеядец.

— Безобразие! — возмутился Копейкин. — Кого вы мне подсовываете? — спросил он у Хомякова. — Мы бы его на весь Союз как лучшего. Да над нами куры бы смеялись! А вы заводите свой гроб и с глаз моих долой!

— А вы не очень-то, — снова с нахальной улыбкой заговорил Прыщ. — Меня бригадир прислал.

— Бригадир! — разъярился Копейкин. — Вот я сейчас поеду к Журавлеву, он ему всыплет.

Режиссер метровыми шагами направился к «Волге», мы побежали за ним и попросили:

— Возьмите нас, а то нам скоро в школу.

Подъезжая к конторе, Копейкин вдруг повернулся к нам и сказал:

— Завтра на съемках чтоб глядели на шпиона вот так, как на этого типа!

— И вот еще что, передайте своему адмиралу: пусть продвинет «Аврору» на сто километров.

— За что? — удивились мы.

— За одно хорошее пионерское дело, — улыбнулся режиссер, высаживая нас из машины.

Маша Дробитова сдержала слово — пришла в школу. Мы показали ей карту, знамя дружины с медалью, рассказали про адмирала и про поход в Братск. А она слушала нас, как-то грустно улыбалась и все повторяла:

— А у нас в школе этого не было.

Потом пришел Коля Попов. Они протянули друг другу руки и смотрели друг на друга до тех пор, пока Коля не сказал:

— Вот вы какая в жизни.

— Какая? — спросила Маша и покраснела, как Тарелкина, когда та не знает, как ответить на вопрос.

— У нас вся эскадра от вас без ума.

— Флотилия, — поправил адмирала боцман.

— Пусть флотилия, — благосклонно согласился Попов. — Только мне больше нравится — эскадра.

— Да, это звучит, — поддержала его Дробитова.

Тут же, возле знамени, мы зачислили артистку в наш экипаж. Коля присвоил ей чин контр-адмирала и назначил своим заместителем по художественной самодеятельности.

После такого дня нам с Генкой долго не спалось. Мы сидели на лавочке и вспоминали, как первый раз в жизни снимались в кино, как читала стихи, присев на краешек стола и полузакрыв глаза, Маша. Как вдруг к нам подошел старик. Мы такого не встречали в совхозе. Он был одет в светлый чесучовый костюм, капроновую шляпу, на глазах поблескивала металлическая оправа очков. Но самым главным украшением деда была борода — большая, пышная, чуть-чуть раздвоенная; я подумал, как у Льва Толстого, а Генка потом сказал: как у адмирала Макарова.

— Юноши, вы местные? — спросил вежливо старик.

— Да, — ответил я, а сам подумал: «Откуда такой красивый дед в наших краях объявился, может, к кому и гости приехал, как тогда Терентий Захарович? Вот бы его заполучить на сбор!»

— А где у вас клуб?

— Так это в другой стороне, — ответил Генка, — только там сегодня ничего нет. Там артисты живут. Они кино снимают.

— Вот как, кино? — почесал свою бороду старик. — Уже снимают? Без меня? Странно.

— А вы кто?

— Академик Занозин. Слышали обо мне?

Где-то я слышал эту фамилию. Кто же мне говорил о нем: мама, Журавлев?

Нет, не помню. Генка, тоже не помнит. Но то, что мы встретили живого академика, произвело на нас впечатление. Мы сразу поднялись: может, ему нужна наша помощь.

— Мы вас проводим, — предложил я. Но старик покачал головой.

— Спасибо, юноши. Дорогу я знаю.

Опираясь на красивую клюшку, он пошел к центру поселка, а мы с Генкой, не веря своим глазам и ушам, стояли, как заколдованные. Не день, а сплошные чудеса. И что самое главное, мы первыми узнаем о них. Только не успеваем делать донесения. Но и без них почему-то вся школа узнает о новостях. Все же на этот раз мы решили написать утром рапорт о встрече и разговоре с живым академиком. Это тебе не помощь деду Тарасу в доставке новых книг из библиотеки, чем недавно щегольнул боцман Лисицын из четвертого «б».

Но донесения нам сделать не удалось. На следующее утро, заглянув в палатку гримера Василия Михайловича, я увидел вчерашнюю бороду то ли Толстого, то ли Макарова, которую примерял на свое лицо артист Толстопятов. Заметив меня, он пригласил:

— Смелее, юноша.

А когда я остановился возле его стула, засмеялся:

— Эх ты, а еще красный следопыт. Не узнал своего коллегу.

— Вот здорово, — прошептал я. — И ничуть вы не были похожи на себя. А мы с Генкой сегодня хотели всем рассказать о встрече с академиком.

— Но тут я вас подвел. Извини, юноша, — Толстопятое виновато наклонил голову и развел руками. — Чудеса кино.

— Эти зеленые, — заговорил гример, расчесывая парик. — Их нетрудно провести. У меня случаи куда забавнее были. — Он присел на один из ящиков и, глядя в угол палатки, заговорил:

— Снимали мы «Депутата Балтики». Кончили застольный период, приходит ко мне Коля и просит: «Вася, душечка, загримируйте меня. Хочу проверить, узнают меня друзья-приятели или нет». Исполнил я его просьбу, — сделал из него академика Полежаева. Приходит он часа через три, сияющий, счастливый, обнимает меня. Был, говорит, у троих своих самых наилучших друзей никто не угадал.