Застава в степи

Мы будем сниматься в кино! Усталости как не бывало. Миг — и мы снова у грузовика. Здесь вспотевший, раскрасневшийся Хомяков, как от пчел на пасеке, отбивался от наседавших мальчишек. Они тормошили его, требовали, просили, умоляли дать им работу. Генка с ходу начал помогать Константину Ивановичу. Тем, кто поменьше, он охотно, отпускал подзатыльники, ребятам постарше приказывал:

— А ну, салажата, не путайтесь под ногами. Отвалить на тридцать румбов вправо. Отдай концы!

Но если Хомякову ребята прощали непочтительное обращение, то Синицыну многие отвечали тем же. А Сережа Крымов даже пригрозил:

— Хоть ты и боцман, но мы тебя вздуем.

Генка надвинул козырек мичманки на глаза и вплотную подошел к Крымову.

— Желаешь на абордаж?

— Я тебя без абордажа вздую.

— Брось ты, Генка, задираться, — предупредил я, так как знал, что Сережа сильнее Синицына. Однажды в любительской схватке Генка уже лежал под ним. Боцман помнил этот случай не хуже меня. Ему, наверное, не хотелось, чтобы история повторилась, но, спасая свой престиж, он все-таки бросил:

— Скажи спасибо капитану, а то бы я переделал тебя так, что и родная мама не узнала бы.

— Ну, петухи, — прикрикнул на них Хомяков. — Нашли ринг. Лучше помогите аппаратуру быстрее разгрузить.

В это время с другого грузовика начали снимать блестящие черные прожекторы, тяжеленные треноги, скрученные кольцами кабели, гладкие и с рубчиками стекла-линзы… Тут уж всем нашлось дело. Осторожно переносили ящики с лампочками, толстые линзы.

Только к обеду были разгружены машины, и мы вместе с гостями поехали на пруд купаться.

После школы я еще раз спросил Хомякова, откуда меня знает режиссер Копейкин и что такое проба в эпизоде. Но Константин Иванович ободряюще похлопал меня по спине и пообещал:

— Завтра, старик.

Мы за бортом

День в киногруппе начинался так же рано, как в совхозной столовой. Когда мы с Генкой прибежали в клуб, там уже никого не было.

— Уехали в поле, — объяснила нам тетя Марфа.

Возле березовой рощи плотники устроили необыкновенный дом из двух стен и с половиной крыши, рядом они сооружали деревянную вышку, вроде той, что ставят бурильщики. Недалеко от дома рабочие укладывали шпалы и прибивали к ним рельсы узкоколейной дороги.

Хотя вся киногруппа была занята важными делами, Хомяков сразу заметил нас и попросил:

— Старики, поезжайте в бригаду, привезите оттуда соломы. И напомните бригадиру, чтобы он пригнал сюда трактор и этот агрегат, который сеет кукурузу.

— Сеялку?

— Не просто сеялку, а туковую.

Когда мы вернулись из бригады, возле домика уже были разбиты две большие палатки. В одну сложили все ящики и осветительную аппаратуру, а в другой были поставлены длинный стол и стулья. Этой палаткой завладели артисты и гример Василий Михайлович, бодрый старичок с румяными щеками и круглыми очками, которые каким-то чудом удерживались на кончике широкого носа. До встречи с Василием Михайловичем я наивно думал, что если в кино герой лысый, то в жизни он непременно бреет голову, как наш Журавлев; если герой с бородой, то, значит, она настоящая. А оказалось, что это совершенно неверно. В каждой киногруппе есть такой человек, как Василий Михайлович — гример. У него в волшебном ящике с надписью «парики» есть все, что угодно: красивые прически, лысины, усы, бороды, косы. Еще у него всегда имеется несколько коробок с разноцветными квадратиками и прямоугольниками. Сначала я думал, что это густые масляные краски. Но Василий Михайлович объяснил, что это и есть грим, с помощью которого он делает лицо старого человека молодым и наоборот, толстого — худым и наоборот, здорового — больным и наоборот. В этом ему помогают и парики.

Вечером из-за этих чудес гримера мы с Генкой попали в неудобное положение. Но это случилось вечером, а утром, пока не пришел трактор, Копейкин позвал нас с Генкой в тень рощи и начал объяснять, как мы должны вести себя перед кинокамерой и что говорить. Собственно, говорить должен один я и не то, чтобы говорить, а только спросить:

— А документы у вас есть?

Помните, я вам сначала рассказывал, что мы встретили в степи неизвестного гражданина и приняли его за шпиона, потому что все совхозные мальчишки в нашей кинокартине тоже искали шпиона, который украл у академика волшебный препарат роста.

Так вот, в этом эпизоде и решил снимать нас Франк Маркович Копейкин. Эпизод — это такой коротенький кусочек в фильме, который мелькает, как лыжник, летящий с трамплина.

В эпизоде сначала все было похоже на нашу игру «Разведка доносит». Мы лежим в траве и наблюдаем за человеком, который идет к бригаде не по большой дороге, а через балку по едва заметной тропинке. Нас это настораживает. Человек подходит к нам и интересуется, как ему пройти во вторую бригаду. И тогда я спрашиваю про документы.