Застава в степи

Я уже представил, как мы собираем гигантский урожай, как вдруг почувствовал, что мои сандалии шлепают по грязи. «Что за ерунда? — подумал я, сбрасывая с подметок свинцовые комки земли. — Откуда здесь грязь, почему вода с обеих сторон вала?» Вдруг впереди меня земля куда-то провалилась. «Вода размывает насыпь, — догадался я. — Если она прорвет заграждение, — то убежит вся в овраг. Что делать?»

Оглянулся назад. Даже водонапорную башню не видно! Значит, ушел далеко. Бежать до четвертой тракторной бригады тоже не близко. А земля все проваливается и проваливается. И воды все больше за другим склоном вала. Я хватаю большой ком глины и бросаю в провал. Потом второй, третий… Горько-соленый пот щекочет ноздри, режет глаза, а я все собираю комки и кидаю. Растерянно оглядываюсь по сторонам. Ну хоть бы кто-нибудь показался, помог! А эти, тоже мне следопыты, не могли догадаться, куда я пошел. И боцман хорош. Я бы тоже мог сказать: мне нужно делать бороду и автомат. Не пойду же я завтра с жалкой обшарпанной деревяшкой, которую в прошлом году сколотил из трех палок и покрасил гуталином! От запаха гуталина бабушка чуть в обморок не упала. Непонятно, почему у меня вдруг катятся из глаз слезы. Плохо видно и яму, жадно глотающую комки земли, и раскисшую дорогу. «Один я ничего не сделаю, — решаюсь я наконец признать свое бессилие. — Надо бежать в четвертую бригаду. Там тракторы, лопаты… Но если за это время насыпь размоет, вся вода уйдет». Гляжу в который раз на ненавистную воду, на море воды и соображаю: «Нет, вся не успеет вытечь». Сбрасываю мокрые, грязные сандалии, пиджак и что осталось сил бегу к лесополосе — за ней тракторная бригада. Прошлогодние колючки и сухие былинки обжигают ноги. Но сейчас не до этого. Главное — успеть!

И вдруг вижу: вдали, по насыпи, мчится директорский зеленый газик, а за ним новенькая блестящая «Волга». Они идут из города. Шофер, наверно, не знает, что дамба размыта. Может случиться авария. Надо предупредить их! Я бегу наперерез машинам. Но они, как нарочно, летят стрелой, а я, кажется, ползу черепахой. Кричу: «Стойте!» Размахиваю руками, но из машины меня не видят. Я взбираюсь на гребень, успеваю поднять руки и слышу пронзительный скрежет тормозов, а вслед за ним — густой бас Дмитрия Петровича:

— Жить надоело? Под колеса чуть не угодил!

Но я не сержусь на его грубый тон, подхожу к дверце машины и, еле переводя дух, говорю:

— Там мой пиджак.

Вижу, как удивлен Журавлев, и добавляю:

— Около него вода уходит.

Директор поднимается на подножку, глядит в ту сторону, где дамба, и спрашивает у шофера:

— Лопата есть? Давай! Подбрось меня — и в бригаду. Садись! — это уже команда мне.

Возле пиджака Журавлев выскакивает из машины, подбегает к багажнику, достает лопату. Из «Волги» выходят трое незнакомых мужчин. Они о чем-то говорят на не русском языке. «Это те самые иностранцы», — догадываюсь я. Они тоже взволнованны, что-то объясняют друг другу. Потом один из них на чистом русском языке говорит Журавлеву, что товарищи тоже хотят помочь, просят лопаты. Шофер достает из багажника маленькую саперную лопату и ведро. Все мы очень спешим. Директорский газик уже мчится, к тракторной бригаде. Теперь наша задача — продержаться минут двадцать-тридцать.

Только к полудню добрался я домой на директорской машине. Конечно, никаких сиреневых тюльпанов я не нашел, а обувь и одежда были так перепачканы, что бабушка от расстройства даже ругать меня не могла. Она покачала лишь головой и ушла в кухню. А когда взрослые молча реагируют на наши проделки, не жди хорошего. «Вернутся родители, зададут мне тюльпанов, — с тревогой думал я, старательно очищая штаны, пиджак и сандалии. — Может, бросить все это хозяйство в сарай? Пусть просохнет, потом лучше очистится. Недаром бабушка говорит: «Грязь не сало: высохла — отстала». А я тем временем схожу к боцману, посмотрю, как там у него идут дела со скафандром».

Тут я вспомнил, что к завтрашней демонстрации у меня еще не готовы борода и костюм. Ну, ладно, куртку мне заменит зеленый лыжный костюм с начесом, бороду я вырежу из старого черного тулупа. А как быть с автоматом?

Пока я размышлял, на крыльце раздались шаги.

Я думал, это мама вернулась с работы. Но услышал голос Тарелкиной:

— Капитан! Иди, адмирал вызывает.

Странно. Зачем я ему понадобился в такое время? Может, он хочет сделать внушение, что я, как командир корабля, оставил экипаж и один ушел за злосчастными тюльпанами. Наверное. Ведь об остальном мы с ним договорились.

Я надел рубашку с полосатым треугольником и якорем на рукаве и вышел.

— Что там случилось? — спросил я, внимательно глядя на своего рулевого. По лицу Тарелкиной, как по зеркалу, можно узнать, с хорошим или плохим известием она пришла. Нет, лицо у нее доброе, веселое, даже радостное.